Азбука коммунизма
для дочери англиканского священника

Летом 1965 года на кладбище близ Симферополя в каменистую землю опустили гроб с телом 77-летней англичанки.

Никакой панихиды. Никаких священников, только речь партейца тов. Морозова: «Маргарита Робертовна была поистине благородной душой. Она отказалась от буржуазной роскоши, чтобы служить бедным и угнетённым. Она пожертвовала собой ради нашего народа. Она потеряла своего единственного сына в Отечественной войне. Она любила людей, и ей отвечали любовью. Она была той, про кого писатель Горький говорил – Человек с большой буквы!»

Нашедшая упокоение в крымской земле Маргарет Барбер родилась в Англии в 1888 году. «С самой ранней юности, – вспоминали её родственники – участие Маргарет в невзгодах неудачников было навязчивой идеей».

Её племянник вспоминал: «Когда она была тинейджером, у неё выработалась привычка приглашать голодных бедняков с улицы в сад своего отца, викария, чтобы накормить их. Честно говоря, мать была в ужасе. Но Маргарет не остановилась на этом. Она стала отдавать нищим свою одежду, отдавала буквально всё, что было в её шкапу».

Маргарет Барбер обучалась в Висбадене, выучилась на ветеринара и эмигрировала в Канаду, но с началом войны в 1914 году поспешила вернуться в Англию, чтобы пройти обучение в Отряде добровольческой помощи в Ипсвиче: её отец к тому времени был ректором церкви Святой Марии Сток в этом городке. После быстрого курса обучения она присоединилась к квакерской миссии в Сербии. Летом 1916 года уехала в Россию, работать в квакерской миссии в Бузулуке и Любимовке. Вернувшись ненадолго в Англию, Маргарет Барбер, очарованная коммунистическими идеями, уехала в Советскую Россию в 1922 году. И никогда не вернулась.

В 1957 году её навестила коллега по работе в квакерской миссии 1916–1918 годов, американская квакерея Лидия Рикман. Встреча в Ялте была недолгой, полтора дня. Лидия Рикман оставила несколько страниц машинописного текста с рассказом про эту встречу.

Как помним все мы, участники первой квакерской миссии FWVRC в России [Квакерский комитет помощи жертвам войны (FWVRC) был официальным подразделением британских квакеров, созданным во время войны для практического облегчения бедственного положения гражданского населения. – Прим. автора], Маргарет Барбер уже тогда была весьма необычным человеком. Однако её жизнь с того дня, когда в 1922 году она вернулась в Россию, выглядит совсем необычной даже для такого человека, как она. Все мы помним, что целью её жизни всегда было стремление помочь страдающим, и её первой жизненной заповедью было «живи как самые бедные люди, не имей ничего того, чего нет у них». Так что история Маргарет – это история жизни среди беднейших простых людей все те годы, когда война и голод принесли неимоверные страдания, и история жизни теперь, когда уровень жизни этих граждан существенно улучшился.

Она теперь живёт в Симферополе, в Крыму, в новом двухкомнатном доме с сараем: это три дома стоящие вплотную друг к другу. Как она сама говорит: «Трое под одной крышей». Симферополь в войну был практически сметён с лица земли, так что все дома там новые. Поскольку мне в Симферополь ехать было нельзя, для встречи со мной она сама приехала в Ялту: наш интуристский теплоход пришёл туда из Сочи. Маргарет часто приезжает в этот город погостить у своей знакомой, которая вдвое моложе её самой. Маргарет когда-то давала ей уроки английского. Знакомую зовут Галя Данилова, она преподаёт биологию в одной из ленинградских школ (муж её – врач), и каждое лето приезжает к маме в Ялту. Там они и встречаются с Маргарет. Они пригласили меня остаться на ночлег, так что у меня получился очень интересный и яркий визит с беседой, которая шла то на английском, то на русском, и тогда Маргарет переводила для меня.

Живут её знакомые в хорошем старинном доме, выглядящем как усадьба. В нашей группе интуристов была одна женщина, родившаяся ещё в царской России. Она провела с нами вечер, и сказала потом, что чувствовала себя там очень уютно, всё напоминало ей ту Россию, которую она когда-то знала, когда была ещё девочкой. За домом был большой сад с многочисленными фруктовыми деревьями и с овощными грядками. У дома была терраса, увитая виноградом настолько плотно, что солнце не пробивалось сквозь сплетения лозы. Второй этаж дома был продан, там жили другие люди, но на первом этаже были четыре комнаты и небольшая кухонька. В комнатах был старинный рояль и два радиоприёмника (в Ялте пока ещё нет телевидения). На кухне стояла электрическая плитка, электричество было во всём доме. Обычно чайник разогревается на плитке, но на этот раз в честь моего визита был поставлен самовар. «Чай из самовара получается гораздо вкуснее» – повторяли гостеприимные хозяева. Пищу готовили на керосинке во дворе, меня накормили изумительно вкусным ужином. У них был и холодильник, что нечасто встретишь в обычных домах, не в гостиницах. К террасе подведён водопровод, но все удобства, включая и душ, находились во дворе. Там же, во дворе, был и колодец, откуда брали воду, если водопровод не работал. Внешний вид рукомойника напомнил мне точно такой же рукомойник в Бузулукской гостинице. Это такой шкафчик с резервуаром для воды и маленьким краником, откуда вода льётся вам на руки, а потом – в раковину, в которой нет никакой затычки, так что она стекает в ведро под раковиной. Зимой его наверно заносят в дом, но теперь мы повесили свои полотенца на штакетник за рукомойником, а мыло и зубную пасту мы разместили на горизонтальных перекладинах забора. Мне потом сказали, что в доме есть и ванна, в которой они моются зимой, но сама я её не видела. Наверно она была наверху, ею видимо пользовали тамошние обитатели, потому что я видела, что сосед их принимал душ после того, как там помылась я. Мне рассказали, что большинство горожан, как и в старые времена, по субботам ходит в баню.

Большой бак на крыше душа нагревался дневным солнцем так, что вода получалась очень комфортной температуры, приятной для ополаскивания. Стоит отметить, что вся вода в черноморских городах берётся из ключей, так что из водопровода льётся холоднющая струя: стакан с такой водой сразу запотевает.

Я так детально описала этот дом потому, что здесь переплелись старое и новое. Галя была очень хорошо и модно одета, у неё была идеальная фигура, да и сама она была красавицей, прекрасно осознающей этот факт. Матушка же её была полной противоположностью дочери, очаровательная старомодная мама, толстая и естественно выглядящая в своём бесформенном платье, под которым не было и намёка ни на корсет, ни на лифчик. Маргарет пояснила мне, что находившаяся тут же одиннадцатилетняя девочка была дочкой Галиной портнихи, шившей для неё все наряды. И девочка, и Галя хотели услышать, как говорят по-английски, и желали познакомиться с как можно большим числом людей из нашей интуристовской группы. Экскурсовод от Интуриста разрешил им ездить вместе с нашей группой на все автобусные и морские экскурсии, а я пригласила их отобедать с нами в гостинице.

Приезд в этот дом – всегда праздник для Маргарет. Но она должна была вернуться в Симферополь уже на следующий день, – отпуск её заканчивался, она специально приехала, чтоб повидать меня. Она всё ещё работает физиотерапевтом на полставки в тамошней больнице. Всё своё остальное время она, кажется, отдаёт уходу за переболевшим полиомиелитом молодым человеком 26 лет от роду. Она не говорит, что «усыновила» его, как она выражалась в отношении девушки-горбуньи, – она какое-то время назад писала, что «удочерила» её. Эта девушка теперь получила комнату и пенсию по инвалидности, работает на полставки, и может обходиться без поддержки Маргарет. Так что теперь Маргарет старается найти какую-нибудь работу уже для этого юноши, работу, которая дала бы ему возможность получить ему хоть какой-то стаж, и, как следствие – пенсию по инвалидности. Видимо даже в советской всеобщей системе социального обеспечения (а наш интуристовский экскурсовод заверяет, что система эта охватывает всех) можно попасть между двух стульев. Её подопечного не взяли в интернат для инвалидов до войны по той причине, что он был тогда слишком мал. А когда интернаты восстановили свою работу после войны, он опять не подходил по возрасту – он был уже слишком взрослым. Получается, что его как бы не было, поскольку он не был зарегистрирован ни как инвалид, ни как трудящийся. Он зависит от своего отца, но если тот умрёт, то перспективы его довольно мрачные: его ожидают голод и отсутствие крыши над головой, если только не удастся выправить для него справку о работе. Маргарет старается помочь ему в плетении сеток-авосек, разминая его скрюченные пальцы. Она также старается как-то разнообразить его жизнь тем, что возит его в парки и в кино. Поскольку ему, нигде не зарегистрированному, не полагалось инвалидное кресло-каталка, Маргарет написала письмо лично Маленкову, тогдашнему Предсовмина, и тот помог с креслом. Маргарет говорила про Маленкова, что «Он был слишком щедрым по отношению к нам ещё до того, как щедрость была допустима, вот его и сняли».

Ещё до прибытия нашей американской группы интуристов в Ялту Маргарет послал мне краткий очерк о её жизни, начинающийся с того момента, когда мы виделись в последний раз в Бузулуке в мае 1918 года. Я узнала много дополнительных деталей её жизненного пути за те 36 часов, что мы провели вместе – иногда вдвоём, иногда с её друзьями, а иногда даже с нашей туристской группой. Я попыталась вплести эти детали в её описание для того, чтобы дать полную картину её жизни в России.

«К тому моменту, когда началась Гражданская война (май 1918), наш квакерский отряд (FWVRC) вполне успешно работал в Самарской губернии, обеспечивая работой беженцев из мест сражений Восточного фронта (Первой мировой), и помогая им. Поскольку наша миссия зависела от финансирования из Англии и Америки, мы не могли продолжать нашу работу с началом Гражданской войны, надо было ехать в Москву к руководителям нашей миссии от «Квакерского комитета помощи жертвам войны». Они должны были озаботиться о визах и о путях выезда из России в Англию и Америку. Мы, рядовые сотрудники квакерской миссии, могли свободно передвигаться по столице, смотреть на то, что происходило вокруг. Как-то раз Рейнолдс Болл [Ричард Рейнолдс Болл – сотрудник квакерской миссии в Бузулуке в 1917-1918 годах] и я зашли в толстовский ресторан [cтоловая Московского вегетарианского общества в Газетном переулке в советской столице], где, поедая овощные котлеты, мы увидели объявление о предстоящей лекции толстовца. Мы решили посетить её. Выступал кто-то из семейства Толстых, он призывал к отказу от смертной казни. Он просил всех собравшихся принять резолюцию, которую потом была бы отправлена большевикам. Нам было предложено проголосовать за или против призыва к отмене казни. Одна женщина была против отмены расстрелов. Ведущий пригласил её на сцену и попросил объяснить, почему она за смертную казнь. Дама сказала, что она не умеет объяснить причину своего несогласия. Ведущий уточнил у неё, не коммунистка ли она, и она ответила, что да, коммунистка. Я запомнила её, и когда мероприятие закончилось, я отыскала её в толпе и спросила, как я могу получше узнать о том, что такое коммунист. Она дала мне адрес, и сказала, что там я наверняка смогу получить литературу на английском или на немецком. Так что на следующий день я заполучила и прочла «Азбуку коммунизма» на немецком. И вот тогда-то я и поняла, что коммунизм – это то, что я искала всю свою жизнь. В этот момент я решила остаться в России. Я нашла себе работу через Американский Красный Крест – медсестрой в Астраханской больнице, где лечили беженцев из Армении».

Она распрощалась с сотрудниками нашей миссии в Москве (куда она только что приехала из Бузулука) и отправилась в Астрахань, сопровождая гуманитарный груз для больницы. Насколько я помню, состав экспедиции был такой: пять вагонов с грузом сопровождали пять красноармейцев с ружьями и Маргарет Барбер.

Произошедшее с ней довольно хорошо изложено в её брошюрке «Английская медсестра в большевистской России», опубликованной в 1919 году. Вкратце там говорилось вот что:

«Сначала там была эпидемия тифа, но когда она затихла, когда перестрелки прекратились, беженцы захотели послать в Баку делегацию ходатайствовать об их репатриации. Меня попросили поехать с ними, потому что я говорила по-английски. Белогвардейцы, однако, не позволили нам вернуться, и какое-то время спустя меня отправили в Англию – на пароходе, вместе с раненными и больными англичанами. Я очень хотела вернуться в Россию, и разрешение на возвращение я получила в 1922 году, когда в Самарской губернии был голод, причём этот регион пострадал больше остальных».

Маргарет взяла с собой в качестве багажа медицинские препараты, которые она закупила в Англии на деньги, собранные по подписке. Вскоре она повстречала русскую, знакомую ей по работе в больнице в Любимовке, они стали работать там вместе. У них было ещё двое фельдшеров, и при наличии запасов, привезённых Маргарет с собой, больница стала обслуживать массу народа, тем более что в округе больше не было никаких медучреждений. Они просили прислать врача, но, когда доктор приехал, то оказалось, что он был морфинистом и злодеем. Несколько его пациентов даже умерли от неправильной дозировки, так что Маргарет сочла за благо уехать оттуда. К этому моменту её как раз попросили проинспектировать некую коммуну, расположенную в нескольких милях от её больницы. Отъезжая в инспекторскую поездку Маргарет прихватила с собой привезённые ею же запасы лекарств, что было очень кстати: врач-убийца угрожал конфискацией всех лекарств в случае, если она посмеет уволиться из больницы.

Здесь я слегка запуталась в хронологии. Маргарет рассказывала нам о том, что она вступила в коммуну, организованную на коммунистических принципах идеалистом, и в то же время зажиточным украинцем, который, как и наша героиня, подсел на идеалистический коммунизм. Всё было обустроено на деньги этого украинца. Там было всё, что им было нужно: сельскохозяйственные механизмы, скот, всё – как вспоминала Маргарет – шло отлично. Однажды, когда украинский начальник отсутствовал, на коммуну налетели бандиты, которые ограбили хозяйство подчистую: забрали скот, машины, оборудование, домашнюю утварь, увезли всё, включая даже простыни. Она вспоминала, что не взяли только лишь сушившееся на верёвках бельё. Что за бандиты это были – нам неизвестно. Я точно не уверена сейчас, была ли Маргарет в этой коммуне до работы в Любимовке, или она из Любимовки туда сбежала – не могу сказать. Как бы то ни было, Маргарет нашла ещё одну коммуну, «пролетарскую». Она приехала туда с каким-то грузом лекарств, с тем, что у неё оставалось. Эта новая коммуна была основана на таких же идеалах, но вот ресурсов у них не было никаких: ни денег, ни медобслуживания, ни сельхоз материалов: губерния тогда восстанавливала хозяйство после голода. Я сейчас не могу сказать, были ли участники той коммуны безземельными крестьянами, или то были настоящие пролетарии, из города, бежавшие от голода, но Маргарет со своими медицинскими запасами полностью посвятила себя спасению этих людей. И как это бывает, за помощью потянулись туда пациенты из ближних деревень, шли люди и издалёка. Маргарет смогла убедить руководство коммуны, что с посторонних больных следует взымать определённую плату: эти деньги пошли на пополнение тающих запасов медицинской кладовки.

Там-то она и повстречала своего мужа. Маргарет сказала, что первой искрой взаимного интереса было для неё то, что его отец был православным батюшкой, в то время как сама она было дочкой англиканского священника. Он занимался закупкой для нужд коммуны, а она отвечала за медицинские запасы, так что совместная работа свела их вместе. В течение нашей с ней встречи Маргарет, вспоминая тот период жизни, неоднократно повторяла «Он был симпатичным парнем» (отмечу, что в том письме, которое она прислала мне до моего приезда, об этом не было ни слова).

«Какое-то время спустя я повстречала сотрудников квакерской миссии – в той самой деревне, где я работала. А потом миссия в Сорочинском помогла мне с лекарствами, потому что мои запасы подходили к концу. В 1926 году они положили меня там в больницу, месте с моим маленьким сыном: у меня нашли туберкулёз. После выздоровления мы с мужем работали в Тоцком у Нэнси Бабб, в её санатории».

В конце 1920-х Нэнси Бабб вернулась в Америку и рассказала мне, что Маргарет была больна туберкулёзом, но при этом отказывалась отдать своего сына родственникам, чтобы его увезли учиться в Англию. «У нас не было никакой информации о ней, пока Квакерский комитет помощи жертвам войны не получил вдруг её письмо, а то мы думали, что она умерла после добровольно перенесённых лишений. Но это ещё не всё. Маргарет рассказала, что сестра её мужа прислала им письмо из города Уральска: она писала, что вышла там замуж за состоятельного кузнеца и звала Маргарет с семьёй перебраться к ним». Они отправились в дорогу (более сотни миль) в телеге, прихватив с собой подаренного сотрудниками Нэнси Бабб телёнка.

По прибытии туда они узнали, что кузнец со своим племянником по пьянке то ли продал, то ли разорил своё дело, и что теперь его семье из пяти человек пришлось продать свой дом, чтобы прокормиться, и жить при этом в летней кухоньке. Приехавшая Маргарет с мужем и сыном увеличила число проживших холодную зиму в продуваемой ветрами лачуге до восьми человек.

«Позднее, уже в 1931 году, мы жили в Уральске, где мой муж получил работу, но мы никак не могли купить никакой еды для моего сына, вот мы тогда и написали квакерам в Москву. Они прислали нам круп для сыночка, чем спасли его от рахита. В 1933 году я с мужем нашла работу в Азербайджане, – мы хотели переехать из холодных краёв куда-то туда, где теплее. Однако там я заболела малярией, так что мы отправились в Крым. Там умер мой муж. Я работала в Крыму в санатории до самого прихода вермахта. Немцы обвинили меня в том, что я защищаю евреев, меня отвезли в Ялту, в гестапо. Меня освободили пять дней спустя, поставив условие: покинуть южный берег Крыма. Так я перебралась в Симферополь, где работаю и по сей день».

До прихода немцев Маргарет работала в санатории в Симеизе, это недалеко от Ялты. С началом оккупации она пошла работать в германский лазарет – это был единственный для неё способ заработать на еду для себя и для сына. В лазарете её заподозрили в шпионаже. Это случилось после того, как немецкий офицер услышал, что Маргарет, взятая на работу как русская медсестра Маргарита Барбер, говорила с кем-то из больных по-немецки. Её привели к коменданту, где на допросе она объяснила, что она – англичанка, длительное время жившая в России по причине её коммунистических идей, что немецкий она учила в школе, и это знание весьма помогает, когда она общается с его же ранеными. Её оставили в покое. Однако когда немцы приступили к депортации евреев, отправляя их на расстрел (Маргарет говорит, что только из Крыма увезли около 20 тысяч), она решила, что терпеть этого она не сможет. Маргарет помогла нескольким еврейским женщинам бежать. Её допросили в комендатуре и передали в гестапо. Ранее рассказанная история о том, что она с сыном провела в заточении пять дней без еды не совсем точная. Обычно при аресте немцы требовали брать с собой свою еду. Когда арестовали её, им никто об этом не сказал. Как она вспоминала утро ареста: «Мы оставили свой завтрак на столе несъеденным». Маргарет с её 15-летним сыном была брошена в подвал, где были другие арестованные, у которых – в отличие от Маргарет – была какая-то еда. Пять дней она провела без маковой росинки во рту, на шестой день её вызвали на допрос. Она уже с трудом держалась на ногах. Сын был получше: с ним поделился пайком германский солдат. Конечно она ожидала расстрела за помощь евреям, но всё равно она бросила вызов немцам, заявив офицеру, что он знает, что творит зло, даже если он – как он сам говорил – только лишь выполнял приказ. «Вам надо делать выбор – подчиниться приказам или своей совести». После продолжительной беседы немец сказал: «Что же мне делать с тобой»? Маргарет ответила: «Расстреляй меня, но отпусти ребёнка». В конце концов он отпустил обоих, поставив условием их отъезд с побережья. Переехав в Симферополь Маргарет продолжала работать в немецком госпитале до прихода русских.

«Когда русские вернулись, моему сыну только исполнилось 18 лет. Его сразу призвали в армию. Я получила от него только два письма, а потом – тишина. Скорее всего его убили в Севастополе. Мало кто из его одногодков вернулись с войны.

До войны мы жили как в сказке – у нас была комната в туберкулёзном санатории на южном берегу Крыма, в Симеизе. Мне кажется, это самое красивое место в мире. Наши пациенты получали самое лучшее лечение, их кормили лучшей едой, их развлекали как только могли: концерты, оперетта, игры, экскурсии, лодочные экскурсии, плавание, и всё это – бесплатно. Больные были отовсюду: они приезжали из Сибири, Армении, Азербайджана и т.п. Я была на седьмом небе от счастья, гладя на то, как рабочие и крестьяне наслаждаются музыкой и театром совершенно бесплатно. Я прямо летала от радости, особенно когда назначала им солнечные ванны. Пароходик на сверкающей воде Чёрного моря, и все поют мою любимую песню «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

В годы войны я работала медсестрой в немецком госпитале, мне удавалось получить и принести домой хоть какую-то еду, её хватало для того, чтоб не умереть от голода. А вот первые годы после войны были ужасные. Хлеба мало, крупы дорогущие, да и того не достать. Так было до реформы 1948 года, после которой мы уже могли получать по 2 кг хлеба на человека в день. Теперь же всё легко достать, всего вдоволь, пенсии выросли, безработицы нет. Я работаю на полставки и получаю 300 рублей в месяц, да ещё пенсия 150. Если я оставлю работу, то тогда я буду получать 380 или 400 рублей в месяц, чего вполне хватит на жизнь и на квартплату (12 рублей в месяц). Я в любой момент могу перебраться в дом престарелых, когда мне захочется, они будут брать у меня только половину моей пенсии. Так что будущее обеспечено, не о чем беспокоиться».

(Реальная стоимость рубля теперь 10 центов)

В какой-то момент, не помню точно, думаю, это был 1934, когда мальчику должно было скоро исполниться 10 лет, мать Маргарет написала ей, что она откладывает деньги на обучение для Роберта (его так назвали в честь отца Маргарет) в Англии. Маргарет ответила, что он не поедет в Англию, и что мать лучше бы потратила эти деньги на то, чтобы приехать в Россию, повидать её, познакомиться с её мужем и с её сыном. Мать последовала её совету, и они встретились в Ленинграде. Маргарет говорит, что её муж и сын матери понравились, и это была счастливая встреча. В завещании матери какие-то деньги были размещены в трасте для мальчика, при этом процент поступал в распоряжение Маргарет в течение её жизни. Поскольку сын погиб в войну, основная сумма вернётся семье, когда Маргарет умрёт, но в настоящий момент она использует процентные поступления для оплаты лекарств, заказанных в Англии, и как ей кажется, там всегда перерасход.

Очевидно все переезды семьи, описанные Маргарет, совершались при отсутствии у них паспортов, без которых нельзя было делать ни шагу. Когда они готовились к поездке в Ленинград, они смекнули, что документы им потребуются для того, чтобы вселиться в гостиницу, в которой должна была проживать её мать. А надо сказать, что к этому моменту Маргарет уничтожила свой британский паспорт (она говорила, что её раздражал напыщенный язык первой страницы), имея, однако, советский паспорт, выданный на основании свидетельства о браке. А вот у её мужа паспорта никогда не было, и получить он его не успел бы до отъезда в Ленинград. Поэтому все ночи в этом городе он проводил в брожении по улицам: у него ведь не было паспорта, который обычно в советских гостиницах оставляли в залог. Маргарет говорила мне, что паспорт – тяжкое наследие старого режима, она не понимала, насколько новому режиму было удобно ввести и поддерживать паспортную систему, существующую и по сей день. (Наши паспорта забирали у нас на каждом месте проживания, выдавая их поутру перед отправкой в следующий пункт нашей поездки).

Пожалуй, тот факт, что Маргарет и её семья могли переезжать, что они и делали, не имея паспортов, нигде не оставляя никаких записей о своём местонахождении, является показателем того, насколько слабый был контроль за людьми, проживающими в глубинке, чего не скажешь о больших городах в течение всех лет сталинских репрессий до войны.

Маргарет Барбер умерла на узкой железной кровати в единственной комнате 15 квадратных метров в коммунальной квартире панельного дома, на столе рядом с ней лежал альбом семейных фотографий – полузабытая Англия. Разбитая параличом, измученная и слабая, она закончила свои дни в жалкой нищете. Может она так и хотела.