Андрей Митин, Надежда Федотова
июль 2024 года
«Исторический очерк села Лобаз Бузулукского уезда»
авторства Ивана Ивановича Белореченского
авторства Ивана Ивановича Белореченского
Мы хотим представить читателям полный текст статьи священнослужителя Ивана Ивановича Белореченского «Исторический очерк села Лобаз Бузулукского уезда» (сейчас село Лабазы Курманаевского района Оренбургской области). Эта замечательная работа была опубликована в журнале «Самарские епархиальные ведомости» №№19 и 23 за 1874; 12 и 19 за 1875 года.
Вначале немного расскажем об авторе.
Иван Иванович Белореченский родился в селе Толстовка Николаевского уезда Самарской губернии (сейчас село в Краснопартизанском районе Саратовской области) 1 июля 1843 года. Потомственный священнослужитель (его отец Иван Фёдорович, дядя Ефим Фёдорович и дед Фёдор Артемьевич были священниками в церквях Николаевкого уезда), в 1864 году он окончил Самарскую духовную семинарию, после чего служил псаломщиком при Самарской Спасо-Преображенской церкви и в селе Духовницкое Николаевского уезда, дьяконом в селе Лопатино Самарского уезда.
С 16 марта 1867 по 26 июля 1873 года был дьяконом Михайло-Архангельской церкви села Лабазы, где также состоял учителем местной школы. Затем 19 лет, до 1892 года, служил дьяконом при Самарском кафедральном Спасо-Вознесенском соборе. В этот период он более года постоянно жил в Санкт-Петербурге, сопровождая епископа Самарского и Ставропольского Серафима во время его участия в заседаниях Святейшего правительствующего Синода. 25 октября 1892 года Иван Иванович был рукоположен в священники Дмитриевской церкви села Тихоновка Бузулукского уезда (позднее в Сорочинском районе; ныне село не существует). Там, в Тихоновке, он и скончался 9 октября 1897 года «от катара желудка».
Его жена Мария Александровна была дочерью священника Александра Демидова. Священнослужителем в церквях Ставропольского и Бугурусланского уездов был и их сын Вениамин (1887 г.р.). О другом сыне Ивана Ивановича, Романе Ивановиче Белореченском (1883 г.р.), нам известно, что он был государственным служащим. А в годы гражданской войны служил прапорщиком Арского стрелкового полка, был взят в плен и содержался в Рязанском губернском концлагере (кстати, вместе с бывшим преподавателем Бузулукского реального училища Сергеем Ильичом Коряковцевым, о котором рассказывается во втором томе нашей книги «Бузулукские истории»).
А старшая дочь, Наталья Ивановна Белореченская (1867-1903), стала женой священника Николая Павловича Колоярского. Семья Колоярских известна бузулучанам тем, что именно они (когда Николай Павлович служил в селе Перевозниково) 4 сентября 1893 года приняли на воспитание подкинутого младенца Сергея, в будущем известного бузулукского художника Сергея Николаевича Колоярского.
Иван Иванович Белореченский родился в селе Толстовка Николаевского уезда Самарской губернии (сейчас село в Краснопартизанском районе Саратовской области) 1 июля 1843 года. Потомственный священнослужитель (его отец Иван Фёдорович, дядя Ефим Фёдорович и дед Фёдор Артемьевич были священниками в церквях Николаевкого уезда), в 1864 году он окончил Самарскую духовную семинарию, после чего служил псаломщиком при Самарской Спасо-Преображенской церкви и в селе Духовницкое Николаевского уезда, дьяконом в селе Лопатино Самарского уезда.
С 16 марта 1867 по 26 июля 1873 года был дьяконом Михайло-Архангельской церкви села Лабазы, где также состоял учителем местной школы. Затем 19 лет, до 1892 года, служил дьяконом при Самарском кафедральном Спасо-Вознесенском соборе. В этот период он более года постоянно жил в Санкт-Петербурге, сопровождая епископа Самарского и Ставропольского Серафима во время его участия в заседаниях Святейшего правительствующего Синода. 25 октября 1892 года Иван Иванович был рукоположен в священники Дмитриевской церкви села Тихоновка Бузулукского уезда (позднее в Сорочинском районе; ныне село не существует). Там, в Тихоновке, он и скончался 9 октября 1897 года «от катара желудка».
Его жена Мария Александровна была дочерью священника Александра Демидова. Священнослужителем в церквях Ставропольского и Бугурусланского уездов был и их сын Вениамин (1887 г.р.). О другом сыне Ивана Ивановича, Романе Ивановиче Белореченском (1883 г.р.), нам известно, что он был государственным служащим. А в годы гражданской войны служил прапорщиком Арского стрелкового полка, был взят в плен и содержался в Рязанском губернском концлагере (кстати, вместе с бывшим преподавателем Бузулукского реального училища Сергеем Ильичом Коряковцевым, о котором рассказывается во втором томе нашей книги «Бузулукские истории»).
А старшая дочь, Наталья Ивановна Белореченская (1867-1903), стала женой священника Николая Павловича Колоярского. Семья Колоярских известна бузулучанам тем, что именно они (когда Николай Павлович служил в селе Перевозниково) 4 сентября 1893 года приняли на воспитание подкинутого младенца Сергея, в будущем известного бузулукского художника Сергея Николаевича Колоярского.
Фрагмент клировой ведомости Дмитриевской церкви села Тихоновка Бузулукского уезда за 1894 год.
ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 14. Д. 357.
ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 14. Д. 357.
Отметим, что очерк Белореченского перекликается с работой старожила села Лабазы Николая Ивановича Коняева «Откуда есть и пошло поселение Лабазы», написанной в 2003 году.
***
Село Лобазы стоит на Уральской дороге в 25-ти верстах от города Бузулука, и, по своему довольно красивому местоположению, занимает не последнее место в ряду других сел бузулукского края. Расположенное по течению реки Бузулука, в довольно обширной долине, оно с двух противоположных сторон окружено небольшими горами, а с других двух некрупным лесом, состоящим из дуба, вяза, осины и липы и луговыми угодьями со множеством рыбных озёр. Строение села не только не богатое, но даже скудное, так что едва ли можно найти в нем десятка два чистеньких порядочных домов, остальные же не что иное, как небольшие о двух окнах покачнувшиеся мазанки, обнесенные, по большей части, плетнем, с топлением без трубы, а оттуда постоянно господствующею копотью и тяжелым запахом, особенно в зимнее время от помещения в них разного рода животных. Между тем, можно бы иметь и чистенькое помещение крестьянину, тем более, что лес строевой не далеко продается от села, при том по недорогой цене, да и доставка леса очень недорогая.
Название села производят от двух близлежащих озёр, из которых одно называется Чистыми Лобазами, а другое Большим трясинным. Но кем и когда дано такое название озёрам, неизвестно. О происхождении же села существует такое предание.
Назад тому лет сто или более, в этой местности скрывалась бежавшая из ссыльных мест, шайка разбойников, принадлежавших к племени мордвы. Познакомившись с кочевавшими тогда здесь киргизами, они, сообща с последними, устроили себе юрты на так называемом кирпичном кургане, находящемся в 8-ми верстах от нынешних Лобаз, и отсюда производили по окрестностям грабёж. Памятниками их кочевок на кирпичном кургане служат сохранившиеся еще до сих пор развалины каких-то построек, сложенных из довольно объемистых каленых кирпичей. Затем, по каким-то обстоятельствам, этим друзьям по ремеслу скоро пришлось расстаться друг с другом: киргизы, по распоряжению ли правительства или сами добровольно, удалились за Урал; осталась таким образом на кирпичном кургане одни мордва. Но и шайке разбойников, приходилось оставить это ремесло, конечно, не само по себе, а по преследованию, какое вызвало их злодейство, как со стороны крестьян поселенцев, так и со стороны правительства; так или иначе, но они оставили свое ремесло и, присоединившись к своим соплеменникам — тоже мордвам, в числе 70-ти человек в 1794-м году выселившимся сюда из Пензенской губернии, вместе с ними основали поселение на том месте, где теперь с. Лобазы, и принялись за хлебопашество. Но так как переселенцы мордва были христиане, то для удовлетворения своих духовных нужд они стали ездить в г. Бузулук, как ближайшее место, где была церковь, поселок же причислен приходом к Бузулуку. Некоторые из старожилов лобазинских указывают и теперь на существование потомков, оставшихся от ссыльно-бежавшей шайки.
Вероятие же о давнем существовании жителей в с. Лобазах можно подтвердить и следующим обстоятельством. Назад тому пять лет, причту довелось быть по служебной обязанности на общественной водяной лобазинской мельнице, стоящей от села версты на три, по направлению к кирпичному кургану. Это было в разлитие полой воды. Среди разговоров, содержатель мельницы, между прочим, обратившись к священнику сказал: «Батюшка! Что я вам доложу! Под моим домом и вокруг его оказались мазарки — кладбище, не угодно ли вам посмотреть несколько человеческих костей?»
Причт с любопытством поспешил за мельником и, спустившись под яр к берегу реки Бузулука, действительно увидел груду человеческих костей, состоящих из черепов и других частей, собранных мельником. Потом мельник повел причт к обрыву, где стоял его дом, постоянно обваливавшемуся от быстрого течения воды, и там тоже видел, как вывалившиеся, так и торчащие кости человеческие. Кроме сего, мельник показал два найденные креста медные, что заставляет полагать, что здесь схоронены были христиане.
До 1825 года село Лобазы было незначительной деревней, всего в 150 душ мужеского пола; с 1825 по 1840-й год сюда постепенно переселялись из губерний Пензенской, Курской и Воронежской; так что с открытием прихода в 1836 году, по духовным росписям за 1837-й год, уже значилось в приходе мужеска пола 1386 душ, женска 1435 душ, а с присоединением еще к приходу деревни Скворцовки с 1838 года до 1859 год (ныне это уже село с храмом), отстоящей на три версты, в лобазинском приходе значилось православных душ с скворцовскими по клировым ведомостям за 1838–39 годы мужеска пола 1953 душ, женска 2057 душ.
При таком быстром и многолюдном населении в Лобазах стала ощущаться необходимая потребность в храме Божием и пастыре духовном, и, движимые религиозным чувством, лобазинцы не долго думали о постройке храма. Скопивши достаточное количество денег на предположенное ими блогое дело, и выбрав из среды своей уполномоченных, в числе трех человек, они послали к Уфимскому Преосвященному Иоанникию (до открытия Самарской епархии Лобазы принадлежали к Уфимской) с просьбою дозволить им задуманное дело привести в исполнение. С благословения Архипастыря, в 1836-м году 18 мая заложен был храм во имя св. Архистратига Михаила, на каменном фундаменте, деревянный, с таковою же колокольною, на 14-ти саженях в длину, 6-ти в ширину и 12-ти в высоту.
В 1839-м году в ноябре месяце храм был освящен настоятелем бузулукского собора со служащими окрестными иереями. Иконы, как на иконостасе, так и по всему храму, ко времени освящения, были украшены заботливостию прихожан медными высеребреными ризами чеканной работы и сребро-вызлощенными венцами 84-й пробы. Стены были окрашены голубою краской с изображением в куполе Господа Саваофа, а во круг Его Херувимов, в осмерике — четырех Евангелистов, в арках и между оными — Херувимов. По чувству религиозного настроения, прихожане каждогодно украшали храм Божий, как извне, так и внутри новыми ценными церковными принадлежностями. Памятниками прежнего усердия прихожан могут служить следующие предметы, приобретенные в разные времена от частных благотворителей, как то: колокол весом более ста пудов; три напрестольных креста сребро-вызлащенные 84-й пробы, первый весу 1 фунт 50 золотников, второй в 84 золотника, третий в 17 золотников; евангелие в лист, обложенное малиновым бархатом, верхняя доска сребро-вызлощенные 84-й пробы, заплачено, как видно из описи, 100 рублей серебром; другое, приобретенное недавно, в восьмую долю листа, бархатное с десятью изображениями на досках по углам и в средине, сребро-вызлощенной чеканной работы 84-й пробы; две дарохранительницы сребро-вызлощенные 84-й пробы, первая 185 ½ золотников, вторая в 32 ½; блюдо с двумя ковшецами серебряными 84 пробы, весу в них всего 74 золотника; кадило серебряное 84 пробы в 1 фунт и 3 золотника.
При самой постройке и освящении церкви были пожертвованы потир, дискос, звездица и лжица, тоже сребро-вызлощенные чеканной работы 84 пробы, два евангелия, два креста напрестольные, два кадила. Ризница, можно сказать, одна из богатых — состоит из 12-ти пар, более или менее ценных. Первое напрестольное облачение по описи значащееся заплачено 127 рублей серебром, второе 91 рубль 50 копеек серебром, третье 75 рублей серебром и так далее. Некоторые из важных посторонних посетителей храма отзывались, что лучше лобазинской утвари едва ли можно встретить в прочих селах Бузулукского уезда. А блаженной памяти Преосвященный Феофил при осмотре ризницы в бытность свою в Лобазах выразился так: «Ризница лобазинская может занять не последнее место наряду с городской ризницей». Соответственно ризнице, такие же есть и воздухи, пояса, и плащаница на бархате шитые золотом и по местам синелью.
В 1858 году принесены были две иконы из Москвы лобазинскими келейницами (подробнее о келейницах читайте в примечании в конце статьи), приобретенные на благотворительные деньги; первая икона Божией Матери Споручницы грешных в сребряной ризе с позолоченным венцом 84-й пробы, местами украшенной разноцветными камнями, в позолоченной раме с резьбою и в киоте, заплачена икона 175 рублей серебром, вторая Св. Великомученицы Варвары в позлощенной на полимент раме, риза убрана по белой фольге жемчугом, разноцветными бусами и каменьями, заплачено 50 рублей серебром. Первая икона находится за левым клиросом, вторая за правым.
Церковная библиотека заключает в себе 61 название в 92-х томах; из журналов есть «Странник» за 1869–1870-й год, «Домашняя беседа» за 1868 год, «Руководство для сельских пастырей» за 1869 год, «Душеполезное чтение» за 1871-й – 1872-й – 1873 год, местные «Епархиальные ведомости» за 1867-й – 68 – 69 – 70 – 71 – 72 – 73-й года.
Но некогда богатый своим украшением, храм в последнее время, вследствие охлаждения прихожан, начал приходить в упадок. Стены храма, когда-то окрашенные в голубой цвет, теперь имеют какой-то неопределенный цвет с серовато пыльным оттенком и потоками дождевых капель, протекающих сквозь сгнившие бревна и худую крышу купола. Хотя назад тому три года купол и был поправляем, вследствие крайней и неотложной необходимости, так как он угрожал опасностью рухнуться сверху гнилого бревна на головы молящихся; но течи от дождей все же не избавились.
Иконостас, простоявший почти 40 лет без всякой поправки, утратил свою красоту, резьба почти вся отпала и кое-где остались только кусочки. Над царскими вратами окружащие лучи Духа Святого по местам отпали. Царские врата своею ветхостью наводят постоянное опасение на служащих при отворении их. Иконы в иконостасе, писанные с построением церкви, не утратили еще своего значения тогдашнего искусства в живописи, но зато рамы и ризы на них не со всем уже кажутся благовидными от потускнелости и зелени с разбитыми в некоторых местах стеклами. Ограда находится в жалком положении: вместо того, чтобы построить новую, прихожане ограничиваются вот уже лет пять одними подпорками, для поддержания полуобвалившихся деревянных стен.
Попечительство, хотя и существует, но оно с открытия своего никакой почти пользы не принесло. Приходо-расходные попечительские книги ведутся, и жертвования доброхотных дателей вписываются копейками в роде 20-ти, или 30 копеек серебром.
С открытия прихода в 1836 году, в Лобазах причту положено быть по штату четверым —священнику, диакону, дьячку и пономарю, а по новому распределению причтов — троим, одному священнику и двум псаломщикам. Содержанием причту назначено было от общества пользоваться ругой по одному пуду хлеба с венца и доброхотными даяниями за требоисправление.
Земли отведено 66 десятин; но причт пользовался большим количеством земли против назначенной по обоюдному соглашению с обществом, выбирая себе в разных полях более удобную для посева хлеба. Впоследствии руга утратила свое значение и причт не пользуется ею уже более 15 лет. Землею, хотя теперь и пользуются, но меньшим количеством, а именно 49 десятинами.
В 1845 году 22 ноября положено на причт жалованья от казны 189 рублей 14 копеек серебром, которым и по сию пору пользуется.
Дома у священно церковнослужителей до 1855 года были собственные, кроме диаконского, у которого был общественный. Помещение причта в настоящее время совершенно скудное и не утешительное.
Со времени открытия прихода в Лобазах священников было 5, диаконов 9, дьячков 4 и пономарей 7.
В 1840 году в Лобазах открыто волостное правление, которое и теперь существует. В продолжении 30-летнего времени из лобазинского волостного правления, по изменениям порядка волостей, открыто более десятка их.
Довольно многолюдное население Лобаз (1285 мужеска пола, 1322 женского) состоит частию из русских, частию, как мы уже видели, из мордвы. Имея в своем распоряжении обширные поземельные участки по восьми десятин на каждую ревизскую душу, жители издавна занимались хлебопашеством, которое и служило для них единственным средством к пропитанию.
Всего при этом доставало. Особенно же когда Лобазы были в ведении Палаты Государственных Имуществ, у них не только свои амбары были с хлебами, но и общественные магазины были переполнены и за самими не значилось недоимок. С открытия мировых учреждений и с переходами земли в полное распоряжение самого общества хлебная операция дошла до жалкого состояния. Не смотря на урожайные былые года общество не позаботилось в магазины собрать хлебца про черный день.
Отсюда, когда наступили черные дни, а именно: 1871 –72 – и 73 года, лобазинцы кинулись было в магазин за хлебом, а магазины оказались пустыми. Большая часть стала добывать хлеб именем Христовым, что даже успело войти в особого рода ремесло. Трудиться, по понятию многих из лобазинского народа, как трудились их деды и прадеды в существенном посеве хлеба и размножении скота — не в духе времени.
Ныне можно, говорят подобные люди, не ломая спины и без особой усталости добыть копейку и кусок хлеба. Но есть и такие ремесленники, у которых работа сопряжена с трудом, как то каменщики. С открытием весны хозяев десяток с нанятыми работниками отправляются на каменные горы к уральским пределам, где занимаются мастерски выделыванием мельничных моловых камней, пользующихся хорошею славою по уездам. Не последнее место занимают между ремесленниками мастера, выделывающие пряхи; не трудное это ремесло, но доходное, и по искусно-чистой отделки пряхи, лобазинский мастер завлекает покупателей и заказчиков из-за очень далеких мест. Есть довольно людей, занимающихся кузнечною работою.
У четверых крестьян есть собственные маслобойни: когда бывает урожайный год на конопляное семя, то масленки приносят хозяевам обильный доход. Хорошая масленка может отпустить до ста закладок в сутки, от которых хозяином получается 20 рублей серебром, да 100 колобов, или выжимков, которые у него покупаются от 5 до 10 копеек серебром за колоб, для корма домашних животных. Есть занимающиеся портняжеством, сапожничеством и один даже есть слесарь.
В народе развита охота к звероловству и рыболовству. В каждой избе крестьянина первым долгом считается иметь ружье, капкан и вятель, которые лежат всегда на почетном месте, как непременная необходимость его промысла и удовольствия. Одни имеют эти вещи для своего удовольствия, другие для приобретения средств к жизни, и эти последние, владеющие принадлежностями, по большей части те, у которых, как говорится, нет ни кола, ни двора, ни курицы; а таких у нас в Лобазах можно найти значительное количество, чуть не большую часть населения.
Винопитие и с ним вместе нищенство, в особенности за последние пять лет, в народе развилось в громадных размерах. Для поддержания же бедняку разгульной жизни, у него является на помощь воровство. Не буду говорить о мелких бесследно пропажах, скажу более о чувствительных и бесчеловечных в разор разоривших крестьян.
В 1871 году в продолжение лета в селе Лобазах пропало бесследно, как видно из официального донесения, более 120 лошадей и 20 быков. По справкам оказывается, что это воровали свои сожители. В сем случае воры далеко лошадь и быка не уводили, а расправлялись на своем выгоне, с одним ножом и пользуясь одной только шкурой. Выведенное из терпения лобазинское общество такою зверскою наглостью — обижать своего ближнего, составило в 1872 году приговор, подозреваемых в воровстве исключить в числе 13 человек с их семействами, и отдать их в руки правительству. Эти 13 человек в настоящее время сидят в тюремном замке в ожидании в скором времени ссылки. Другие, напуганные такою неожиданностью со стороны общества, приутихли. Затем общество стало поговаривать уже о сокращении кабаков, которых здесь 7 на 1200 душ, в виду ослабления пьянства. Желательно, чтобы осуществилась такая благая мысль общества, да вообще пора бы давно придти к сознанию, что мы гибнем от такой жизни материально и нравственно.
После сего, что можно сказать о религиозном состоянии прихожан? Можно сказать то, что некоторая только часть прихожан в Лобазах, вполне достойна названия истинного христианина. Большая же часть равнодушна к делу веры и церкви. В воскресные или праздничные дни можно найти не более, как двести или триста богомольцев обоего пола и возраста, а иногда сто от двухтысячного православного прихода. Впрочем, с открытия воскресных собеседований и благодаря настоящему священнику о. Щербакову, его самоотверженному старанию и умению силою слова убеждать своего пасомого в его заблуждении и неприлежании к храму Божиему, лобазинцы, в особенности за последние три года, начали приходить к сознанию и становиться на путь истинный, стали прилежно ходить в церковь.
Село Лобазы стоит на Уральской дороге в 25-ти верстах от города Бузулука, и, по своему довольно красивому местоположению, занимает не последнее место в ряду других сел бузулукского края. Расположенное по течению реки Бузулука, в довольно обширной долине, оно с двух противоположных сторон окружено небольшими горами, а с других двух некрупным лесом, состоящим из дуба, вяза, осины и липы и луговыми угодьями со множеством рыбных озёр. Строение села не только не богатое, но даже скудное, так что едва ли можно найти в нем десятка два чистеньких порядочных домов, остальные же не что иное, как небольшие о двух окнах покачнувшиеся мазанки, обнесенные, по большей части, плетнем, с топлением без трубы, а оттуда постоянно господствующею копотью и тяжелым запахом, особенно в зимнее время от помещения в них разного рода животных. Между тем, можно бы иметь и чистенькое помещение крестьянину, тем более, что лес строевой не далеко продается от села, при том по недорогой цене, да и доставка леса очень недорогая.
Название села производят от двух близлежащих озёр, из которых одно называется Чистыми Лобазами, а другое Большим трясинным. Но кем и когда дано такое название озёрам, неизвестно. О происхождении же села существует такое предание.
Назад тому лет сто или более, в этой местности скрывалась бежавшая из ссыльных мест, шайка разбойников, принадлежавших к племени мордвы. Познакомившись с кочевавшими тогда здесь киргизами, они, сообща с последними, устроили себе юрты на так называемом кирпичном кургане, находящемся в 8-ми верстах от нынешних Лобаз, и отсюда производили по окрестностям грабёж. Памятниками их кочевок на кирпичном кургане служат сохранившиеся еще до сих пор развалины каких-то построек, сложенных из довольно объемистых каленых кирпичей. Затем, по каким-то обстоятельствам, этим друзьям по ремеслу скоро пришлось расстаться друг с другом: киргизы, по распоряжению ли правительства или сами добровольно, удалились за Урал; осталась таким образом на кирпичном кургане одни мордва. Но и шайке разбойников, приходилось оставить это ремесло, конечно, не само по себе, а по преследованию, какое вызвало их злодейство, как со стороны крестьян поселенцев, так и со стороны правительства; так или иначе, но они оставили свое ремесло и, присоединившись к своим соплеменникам — тоже мордвам, в числе 70-ти человек в 1794-м году выселившимся сюда из Пензенской губернии, вместе с ними основали поселение на том месте, где теперь с. Лобазы, и принялись за хлебопашество. Но так как переселенцы мордва были христиане, то для удовлетворения своих духовных нужд они стали ездить в г. Бузулук, как ближайшее место, где была церковь, поселок же причислен приходом к Бузулуку. Некоторые из старожилов лобазинских указывают и теперь на существование потомков, оставшихся от ссыльно-бежавшей шайки.
Вероятие же о давнем существовании жителей в с. Лобазах можно подтвердить и следующим обстоятельством. Назад тому пять лет, причту довелось быть по служебной обязанности на общественной водяной лобазинской мельнице, стоящей от села версты на три, по направлению к кирпичному кургану. Это было в разлитие полой воды. Среди разговоров, содержатель мельницы, между прочим, обратившись к священнику сказал: «Батюшка! Что я вам доложу! Под моим домом и вокруг его оказались мазарки — кладбище, не угодно ли вам посмотреть несколько человеческих костей?»
Причт с любопытством поспешил за мельником и, спустившись под яр к берегу реки Бузулука, действительно увидел груду человеческих костей, состоящих из черепов и других частей, собранных мельником. Потом мельник повел причт к обрыву, где стоял его дом, постоянно обваливавшемуся от быстрого течения воды, и там тоже видел, как вывалившиеся, так и торчащие кости человеческие. Кроме сего, мельник показал два найденные креста медные, что заставляет полагать, что здесь схоронены были христиане.
До 1825 года село Лобазы было незначительной деревней, всего в 150 душ мужеского пола; с 1825 по 1840-й год сюда постепенно переселялись из губерний Пензенской, Курской и Воронежской; так что с открытием прихода в 1836 году, по духовным росписям за 1837-й год, уже значилось в приходе мужеска пола 1386 душ, женска 1435 душ, а с присоединением еще к приходу деревни Скворцовки с 1838 года до 1859 год (ныне это уже село с храмом), отстоящей на три версты, в лобазинском приходе значилось православных душ с скворцовскими по клировым ведомостям за 1838–39 годы мужеска пола 1953 душ, женска 2057 душ.
При таком быстром и многолюдном населении в Лобазах стала ощущаться необходимая потребность в храме Божием и пастыре духовном, и, движимые религиозным чувством, лобазинцы не долго думали о постройке храма. Скопивши достаточное количество денег на предположенное ими блогое дело, и выбрав из среды своей уполномоченных, в числе трех человек, они послали к Уфимскому Преосвященному Иоанникию (до открытия Самарской епархии Лобазы принадлежали к Уфимской) с просьбою дозволить им задуманное дело привести в исполнение. С благословения Архипастыря, в 1836-м году 18 мая заложен был храм во имя св. Архистратига Михаила, на каменном фундаменте, деревянный, с таковою же колокольною, на 14-ти саженях в длину, 6-ти в ширину и 12-ти в высоту.
В 1839-м году в ноябре месяце храм был освящен настоятелем бузулукского собора со служащими окрестными иереями. Иконы, как на иконостасе, так и по всему храму, ко времени освящения, были украшены заботливостию прихожан медными высеребреными ризами чеканной работы и сребро-вызлощенными венцами 84-й пробы. Стены были окрашены голубою краской с изображением в куполе Господа Саваофа, а во круг Его Херувимов, в осмерике — четырех Евангелистов, в арках и между оными — Херувимов. По чувству религиозного настроения, прихожане каждогодно украшали храм Божий, как извне, так и внутри новыми ценными церковными принадлежностями. Памятниками прежнего усердия прихожан могут служить следующие предметы, приобретенные в разные времена от частных благотворителей, как то: колокол весом более ста пудов; три напрестольных креста сребро-вызлащенные 84-й пробы, первый весу 1 фунт 50 золотников, второй в 84 золотника, третий в 17 золотников; евангелие в лист, обложенное малиновым бархатом, верхняя доска сребро-вызлощенные 84-й пробы, заплачено, как видно из описи, 100 рублей серебром; другое, приобретенное недавно, в восьмую долю листа, бархатное с десятью изображениями на досках по углам и в средине, сребро-вызлощенной чеканной работы 84-й пробы; две дарохранительницы сребро-вызлощенные 84-й пробы, первая 185 ½ золотников, вторая в 32 ½; блюдо с двумя ковшецами серебряными 84 пробы, весу в них всего 74 золотника; кадило серебряное 84 пробы в 1 фунт и 3 золотника.
При самой постройке и освящении церкви были пожертвованы потир, дискос, звездица и лжица, тоже сребро-вызлощенные чеканной работы 84 пробы, два евангелия, два креста напрестольные, два кадила. Ризница, можно сказать, одна из богатых — состоит из 12-ти пар, более или менее ценных. Первое напрестольное облачение по описи значащееся заплачено 127 рублей серебром, второе 91 рубль 50 копеек серебром, третье 75 рублей серебром и так далее. Некоторые из важных посторонних посетителей храма отзывались, что лучше лобазинской утвари едва ли можно встретить в прочих селах Бузулукского уезда. А блаженной памяти Преосвященный Феофил при осмотре ризницы в бытность свою в Лобазах выразился так: «Ризница лобазинская может занять не последнее место наряду с городской ризницей». Соответственно ризнице, такие же есть и воздухи, пояса, и плащаница на бархате шитые золотом и по местам синелью.
В 1858 году принесены были две иконы из Москвы лобазинскими келейницами (подробнее о келейницах читайте в примечании в конце статьи), приобретенные на благотворительные деньги; первая икона Божией Матери Споручницы грешных в сребряной ризе с позолоченным венцом 84-й пробы, местами украшенной разноцветными камнями, в позолоченной раме с резьбою и в киоте, заплачена икона 175 рублей серебром, вторая Св. Великомученицы Варвары в позлощенной на полимент раме, риза убрана по белой фольге жемчугом, разноцветными бусами и каменьями, заплачено 50 рублей серебром. Первая икона находится за левым клиросом, вторая за правым.
Церковная библиотека заключает в себе 61 название в 92-х томах; из журналов есть «Странник» за 1869–1870-й год, «Домашняя беседа» за 1868 год, «Руководство для сельских пастырей» за 1869 год, «Душеполезное чтение» за 1871-й – 1872-й – 1873 год, местные «Епархиальные ведомости» за 1867-й – 68 – 69 – 70 – 71 – 72 – 73-й года.
Но некогда богатый своим украшением, храм в последнее время, вследствие охлаждения прихожан, начал приходить в упадок. Стены храма, когда-то окрашенные в голубой цвет, теперь имеют какой-то неопределенный цвет с серовато пыльным оттенком и потоками дождевых капель, протекающих сквозь сгнившие бревна и худую крышу купола. Хотя назад тому три года купол и был поправляем, вследствие крайней и неотложной необходимости, так как он угрожал опасностью рухнуться сверху гнилого бревна на головы молящихся; но течи от дождей все же не избавились.
Иконостас, простоявший почти 40 лет без всякой поправки, утратил свою красоту, резьба почти вся отпала и кое-где остались только кусочки. Над царскими вратами окружащие лучи Духа Святого по местам отпали. Царские врата своею ветхостью наводят постоянное опасение на служащих при отворении их. Иконы в иконостасе, писанные с построением церкви, не утратили еще своего значения тогдашнего искусства в живописи, но зато рамы и ризы на них не со всем уже кажутся благовидными от потускнелости и зелени с разбитыми в некоторых местах стеклами. Ограда находится в жалком положении: вместо того, чтобы построить новую, прихожане ограничиваются вот уже лет пять одними подпорками, для поддержания полуобвалившихся деревянных стен.
Попечительство, хотя и существует, но оно с открытия своего никакой почти пользы не принесло. Приходо-расходные попечительские книги ведутся, и жертвования доброхотных дателей вписываются копейками в роде 20-ти, или 30 копеек серебром.
С открытия прихода в 1836 году, в Лобазах причту положено быть по штату четверым —священнику, диакону, дьячку и пономарю, а по новому распределению причтов — троим, одному священнику и двум псаломщикам. Содержанием причту назначено было от общества пользоваться ругой по одному пуду хлеба с венца и доброхотными даяниями за требоисправление.
Земли отведено 66 десятин; но причт пользовался большим количеством земли против назначенной по обоюдному соглашению с обществом, выбирая себе в разных полях более удобную для посева хлеба. Впоследствии руга утратила свое значение и причт не пользуется ею уже более 15 лет. Землею, хотя теперь и пользуются, но меньшим количеством, а именно 49 десятинами.
В 1845 году 22 ноября положено на причт жалованья от казны 189 рублей 14 копеек серебром, которым и по сию пору пользуется.
Дома у священно церковнослужителей до 1855 года были собственные, кроме диаконского, у которого был общественный. Помещение причта в настоящее время совершенно скудное и не утешительное.
Со времени открытия прихода в Лобазах священников было 5, диаконов 9, дьячков 4 и пономарей 7.
В 1840 году в Лобазах открыто волостное правление, которое и теперь существует. В продолжении 30-летнего времени из лобазинского волостного правления, по изменениям порядка волостей, открыто более десятка их.
Довольно многолюдное население Лобаз (1285 мужеска пола, 1322 женского) состоит частию из русских, частию, как мы уже видели, из мордвы. Имея в своем распоряжении обширные поземельные участки по восьми десятин на каждую ревизскую душу, жители издавна занимались хлебопашеством, которое и служило для них единственным средством к пропитанию.
Всего при этом доставало. Особенно же когда Лобазы были в ведении Палаты Государственных Имуществ, у них не только свои амбары были с хлебами, но и общественные магазины были переполнены и за самими не значилось недоимок. С открытия мировых учреждений и с переходами земли в полное распоряжение самого общества хлебная операция дошла до жалкого состояния. Не смотря на урожайные былые года общество не позаботилось в магазины собрать хлебца про черный день.
Отсюда, когда наступили черные дни, а именно: 1871 –72 – и 73 года, лобазинцы кинулись было в магазин за хлебом, а магазины оказались пустыми. Большая часть стала добывать хлеб именем Христовым, что даже успело войти в особого рода ремесло. Трудиться, по понятию многих из лобазинского народа, как трудились их деды и прадеды в существенном посеве хлеба и размножении скота — не в духе времени.
Ныне можно, говорят подобные люди, не ломая спины и без особой усталости добыть копейку и кусок хлеба. Но есть и такие ремесленники, у которых работа сопряжена с трудом, как то каменщики. С открытием весны хозяев десяток с нанятыми работниками отправляются на каменные горы к уральским пределам, где занимаются мастерски выделыванием мельничных моловых камней, пользующихся хорошею славою по уездам. Не последнее место занимают между ремесленниками мастера, выделывающие пряхи; не трудное это ремесло, но доходное, и по искусно-чистой отделки пряхи, лобазинский мастер завлекает покупателей и заказчиков из-за очень далеких мест. Есть довольно людей, занимающихся кузнечною работою.
У четверых крестьян есть собственные маслобойни: когда бывает урожайный год на конопляное семя, то масленки приносят хозяевам обильный доход. Хорошая масленка может отпустить до ста закладок в сутки, от которых хозяином получается 20 рублей серебром, да 100 колобов, или выжимков, которые у него покупаются от 5 до 10 копеек серебром за колоб, для корма домашних животных. Есть занимающиеся портняжеством, сапожничеством и один даже есть слесарь.
В народе развита охота к звероловству и рыболовству. В каждой избе крестьянина первым долгом считается иметь ружье, капкан и вятель, которые лежат всегда на почетном месте, как непременная необходимость его промысла и удовольствия. Одни имеют эти вещи для своего удовольствия, другие для приобретения средств к жизни, и эти последние, владеющие принадлежностями, по большей части те, у которых, как говорится, нет ни кола, ни двора, ни курицы; а таких у нас в Лобазах можно найти значительное количество, чуть не большую часть населения.
Винопитие и с ним вместе нищенство, в особенности за последние пять лет, в народе развилось в громадных размерах. Для поддержания же бедняку разгульной жизни, у него является на помощь воровство. Не буду говорить о мелких бесследно пропажах, скажу более о чувствительных и бесчеловечных в разор разоривших крестьян.
В 1871 году в продолжение лета в селе Лобазах пропало бесследно, как видно из официального донесения, более 120 лошадей и 20 быков. По справкам оказывается, что это воровали свои сожители. В сем случае воры далеко лошадь и быка не уводили, а расправлялись на своем выгоне, с одним ножом и пользуясь одной только шкурой. Выведенное из терпения лобазинское общество такою зверскою наглостью — обижать своего ближнего, составило в 1872 году приговор, подозреваемых в воровстве исключить в числе 13 человек с их семействами, и отдать их в руки правительству. Эти 13 человек в настоящее время сидят в тюремном замке в ожидании в скором времени ссылки. Другие, напуганные такою неожиданностью со стороны общества, приутихли. Затем общество стало поговаривать уже о сокращении кабаков, которых здесь 7 на 1200 душ, в виду ослабления пьянства. Желательно, чтобы осуществилась такая благая мысль общества, да вообще пора бы давно придти к сознанию, что мы гибнем от такой жизни материально и нравственно.
После сего, что можно сказать о религиозном состоянии прихожан? Можно сказать то, что некоторая только часть прихожан в Лобазах, вполне достойна названия истинного христианина. Большая же часть равнодушна к делу веры и церкви. В воскресные или праздничные дни можно найти не более, как двести или триста богомольцев обоего пола и возраста, а иногда сто от двухтысячного православного прихода. Впрочем, с открытия воскресных собеседований и благодаря настоящему священнику о. Щербакову, его самоотверженному старанию и умению силою слова убеждать своего пасомого в его заблуждении и неприлежании к храму Божиему, лобазинцы, в особенности за последние три года, начали приходить к сознанию и становиться на путь истинный, стали прилежно ходить в церковь.
***
В селе Лобазах раскол существует с давних времен. Сектантов можно разделить на два разряда, хотя разницы большой между ними нет; первые принадлежат к беглопоповству, вторые именуются никудышными, или, простее сказать, колеблющиеся, потому что, хотя они и считаются православными, но в храм Божий никогда не ходят, молятся двуперстно, а между прочим мирщаются, то есть, не чуждаются православных, с ними пить и есть вместе, что у других раскольников считается грехом. Только в случае крайней нужды, например, смерти, прибегают к православному священнику с раскаянием в своем легковерии.
Беглопоповская секта зашла из села Федоровки, за 40 верст от Лобаз, в числе трех человек, назад тому тридцать лет. Эта секта в продолжении этих лет заразила десятую часть лобазинскаго прихода. Первоначальные сектанты были в своем роде воротилы, как по богатству, так и искательности своей. Были такие примеры, что мужичек подпадал под какую-нибудь безвыходную беду, или нищету, тут-то и являлся непрошеный доброжелатель, богач раскольник, и начинал соблазнять перейти в их веру, обещая избавить его от всех нужд, какие только его тяготеют, а потом взявши с бедняка слово, или от кого-либо одного из семейных, в особенности женского пола, исполнял в точности обещанное. Сначала новорожденный раскольник придерживался их обряда по-видимости только, дабы не вооружить богача-раскольника против себя, а потом, свыкнувшись, незаметно делался совершенным последователем. Есть такие семьи; в которых были по одной раскольнице старухе, и со временем, по влиятельности своей над сыном, как мать, над снохой, как свекровь, переходили один по другому все в раскол.
Быть может кто подумает, что в Лобазах есть какие-нибудь начетчики или знатоки своего дела, как в других раскольничьих селях и научными доводами достигают своей цели?
Вот того-то и нет; все раскольники полуграмотные, между тем успешно пропагандируют. Чтобы доказать правильность своего верования в среде поселян, они везде и всякому обыкновенно говорят: стало быть наша вера хороша, что гражданская власть перестала преследовать нас и молелен наших не разрушают, как в былые годы. Нередко в Лобазы приезжает из Федоровки раскольничий поп, который, по словам самих же раскольников, исправляет у них требы, как-то: крестит младенцев; дает сороковые молитвы, исповедует и если кто помер, то отпевает, и все это делается так скрытно, что при самом тщательном карауле захватить его и предать в руки правосудия оказывается невозможным. Брачиться лобазинские раскольники ездят в Фёдоровку.
Не лишним считаем упомянуть об обычае у мордвов венчаться тихонько, то есть жених крадет себе суженую невесту, на которой без ведома отца и матери невесты венчается, а по окончании сего обряда делается между сватами мировая за вином. Между православными, благодаря старанию настоящего священника Павла Щербакова, этот обычай в Лабазах вывелся, но у раскольников он в силе и бывают случаи, что жених-раскольник увозит православную невесту по предварительному её согласию в Фёдоровку, на которой брачится, а потом уже делается раскольницей. Некоторые живут согласно долго, а другим приходится на долю пожить не более года; в случае маленького раздора в семействе, молодушка без всякого стеснения покидает их раскольничий дом, отправляется к своему православному отцу, что для раскольников считается большим унижением и непрочностью их брака. Бывают и такого рода браки, как было в 1872 году, именно, раскольница-мать, при православном муже, православного своего сына, против его желания, повенчала на девице раскольнице в Фёдоровке.
Много забот и труда местному священнику стоило и стоит вести пастырское слово с этими раскольниками, которые только и говорят: «Наша вера хороша и как наши отцы и деды веровали, так и мы будем веровать». Раскольников в приходе значится по документам мужеского пола 74, женска 91 душ, все из мордвы. В последнее время появилась было секта молоканская, но благодаря Богу, двое из последователей её в короткое время померли, а одна оставшаяся в лице женского пола, хотя и живет теперь в селе, но поклонников в сочувствии её веры не имеет.
Теперь коснемся и грамотности лобазинцев. В 1857 году в Лобазах открыто было казенное училище от палаты государственных имуществ, с жалованием наставнику 109 рублей в год и помощнику его 75 рублей серебром. С открытием училища и до перехода в ведение земства в 1868 году должность наставника проходили приходские священники, а должность помощника один из членов причта, смотря по достоинству его знания и с утверждения от палаты. Лобазинское училище при заведывании духовенством считалось в Бузулукском уезде одно из первых по успехам, откуда немало вышло воспитанников на должность волостного писаря, не считая сельских и других, не занимающих должностей, но хорошо знающих грамоту.
Числовые данные по училищному журналу в шестидесятых годах, при наставниках священниках Константине и настоящем Павле Щербаковых показывают, что число учащихся обоего пола ежегодно доходило до 100 человек и более. Родители-крестьяне, как они сами говорят, с великою охотою посылали тогда своих детей в училище; но с переходом в непосредственное распоряжение земства, вкупе училищного совета, и отнятие у духовных права занять должность наставника с предоставлением права занимать оную из разного сословия, в Лобазах стала резко замечаться холодность в родителях в сочувствии к новым педагогам. Иногда спросишь: «Ты что, баушка, перестала своих внучат-то посылать в школу?» «Да что, батюшка, ныне за учение там? Как ни придут из класса домой, так только и разговору-то у них про лисиц, слонов, да Бог знает еще про чего, а молитвы никакой не знают. Говорят, что учитель только и говорит им про слонов каких-то, прости Господи».
Поэтому родители и не так охотно стали своих детей посылать в училище, а стали находить просвещение в других местах. На этот раз келейницы взяли образование в свои руки, которое у них в течение одной зимы, много двух – оканчивается чтением хорошо псалтири и других церковных книг с присовокуплением необходимых молитв, как-то: «Верую», «Отче наш», «Богородице», десять заповедей, утренние и вечерние молитвы и прочее, — чем родители остаются довольны. В каждой келье можно увидать разного пола и рода по десятку, а иногда и более, учащихся, несмотря на то, что за каждого учащего взимается плата довольно почтенная, например, если до учится до псалтыря, то вознаграждается, в особенности от богатого, десятком пудов, а то и более хлеба, и нескольких аршин холста. Учителям же в Лобазах что-то несчастливится, в продолжении, например, трех лет переменилось трое. Одного, кажется, уволили за постоянное вымогательство у своего питомца добыть то капусты, то картофелю, то пшеницы, а иногда даже коробочку спичек; другого за постоянное стремление сделаться богачом; ради этого он целое лето провел в поиске кладов и довольное количество в лобазинских дачах изрыл земли с подговоренными подобными себе. Грамотных в Лобазах, как гласят духовные росписи за 1872 год мужеска пола 183 душ, женска 42, обоего пола 225 душ.
За последние три года средним числом рождений — мужеска пола 83 души, женска 92 души, браков 45, смертность мужеска пола 63 души, женска 67 душ.
***
О прошедшем своем нравственном состоянии лобазинские крестьяне обыкновенно говорят так: назад тому двадцать с небольшим лет мы не знали, что такое пьянство, воровство, недоверие друг к другу и прочее. Бывало, где пашешь или косишь, хоть верст за десять от села, там и оставляешь, уходя в село на полевую — семена, одежду, сбрую и скотину — в надежде, что у тебя все будет в целости; даже замков у амбаров из нас редкие имели. В обществе была трезвость, согласие, мир и тишина. Чтобы по судам ходить и дела вести бумажным образом, об этом мы не имели и понятия. Заимообразные сделки по хлебу и деньгам не производились под расписки и залоги, а ограничивались взятием одного только честного слова. Почтительность и уважение к начальству соблюдалось строго, тем более к местному духовенству. Священник в глазах крестьян был путеводителем во всех их недоразумениях и при всяком случае крестьянин бежал к священнику для совета.
Теперь, действительно, очень заметны пороки: то пьянство, то воровство и недоверие к другому; а затем, к большому горю, у крестьян развилось в больших размерах и сутяжничество. Каждый, например, воскресный день, вместо того, чтобы отдохнуть от трудов, большая часть толпится около волостного правления – одни идут судиться, другие поглазеть. В каждый разбирательный день доходит до десятка и более кляузных дел, из коих одни преимущественно касаются лобазинцев, а другие — соседнего села Скворцовки. К тому же в селе Лобазах появилась многие из крестьян — своего рода адвокаты, которые сначала подстрекнут ссорящихся, а потом мирят их за вином, находя в сём случае для себя повод к развлечению. Не забывается при этом угощение, конечно, и волостных судей.
Исключение из сего составляет мордва. Мордвин вообще боится суда; редкие из них даже появляются на общественные сходки. Он редко скажет, что вот де, я за свою обиду отомщу другому. В Лобазах существует такая пословица, характеризующая и русских и мордву: «Мордвин прост, русский заноза».
Относительно праздников нельзя не заметить, что мордва проводит их в сравнении с русскими немного иначе. У русского на первом плане всегда вино, у мордвина — домашнее пиво. Храмовой праздник русские проводят в кругу своих родных и знакомых, для чего обыкновенно закупается накануне праздника очень много вина — от четверти ведра до шести и более ведер, смотря по достатку хозяина и количеству гостей. Мордва напротив, заранее варит по нескольку бочек пива, так что дня за три пред праздником, когда причту доводится ходить с молебнами, он с большим трудом должен пробираться в передний угол от множества корчаг с суслом. Если покупает мордва вина, то в сравнении с русскими очень мало; главный напиток составляет пиво. В обычае у них в праздники угощать и знакомого, и незнакомого, при том нередко в продолжение трех дней, каковым обычаем и пользуются многие из соседних сел; приезжая к мордвам как бы к родным, они, без церемонии, пьют и едят у них, как у себя дома.
Некоторые богатые мордвины на этот раз в продолжение праздника расходуют 10 одних баранов, не говоря о гусях, курах, пиве и прочем.
Между давними обычаями и обрядами у лобазинцев замечательно было одно моление праздничное (в роде керемети у чуваш) под названием «бабань каша». Этот праздник совершался однажды в год, преимущественно весной пред посевом хлеба.
Недалеко от села около пруда, где с давних времен и доселе стоит столб, на котором во время совершения своего обряда ставили икону Божией Матери. Накануне общество обыкновенно закупало быка, а женщины к этому времени приготовляли всякого рода пищу, жарили кур, приготовляли яйца, масло, сало, пиво, пшено, хлеб и прочее. С рассветом наступившего праздничного дня к назначенному месту собирался народ. Закланный и приготовленный бык целиком кладен был в огромный котел, в который сверх сего опускалось особенно много пшена, потом яиц, масла и сала. Во время варения избирались две или одна опытная хозяйка — баба, которая могла бы распоряжаться во время празднования, от чего то моление и получило название «бабань каша». Некоторые говорят, что одна из подобных предводительниц баб пред потреблением приготовленного, обращалась с речью к народу, в которой делалось наставление, как съезжая с двора для посева нужно перекреститься; потом, во время езды, по мере возможности не оглядываться, с попом с встречи избегать, в особенности же, когда дорогу хочет перейти; взаймы в этот день никому ничего не давать; приехавши на загон при слезании с телеги стараться прежде правой ногой стать на землю, и так далее.
По окончании речи все начинали молиться, а баба-предводительница, ставши впереди около столба, читала для всех общие молитвы, потом уже садились вокруг столба и принимались за пиршество. Ели все, что только ими припасено, пили и водку, а более всего пиво. Во время же пиршества всякий запасался в отдельную посуду кашей, которая бы служила им полезною вещью пред начатием всякого дела и даже в болезнях. Так при посеве хлеба первоначально кидали на загон каши. Рыбаки пред началом рыболовства тоже кидали кашу в воду. Звероловы и птицеловы кормили ею собак: вообще кто только какими промыслами занимался, тот первее всего брал эту кашу и употреблял её, где и нужно. Мордва и до настоящего времени вспоминает об этом, прекращенном убеждениями покойного священника К. Щербакова, празднике «бабань каши», в особенности же в неурожайные годы, говоря: «Вот, «бабань каши» не стало, и Бог не дает нам хлеба».
Веря в колдунов, лобазинцы подразделяют их на два разряда: на летающих и не летающих. Не летающие по их понятию не настолько вредны, как летающие, потому что первые могут вредить только известным отдельным личностям, но превращаться в какое-либо животное они не могут, да и наука их колдованья произошла не от самого сатаны, а по наследству от отцов и дедов А так как они могут портить одних только женщин, в особенности только при свадьбах, делая их кликушами, то колдуны нелетающие пользуются большим почетом при свадьбах. Летающие же колдуны очень опасны для всего общества, вследствие чего с ними не только не стараются сблизиться или чем им угодить, а всячески избегают сообщения, даже встречи. Если же когда кто по необходимости с ним сошелся, то немедля ограждает себя крестным знамением и в душе перечитает несколько молитв, как бы от самого нечистого, стоящего пред ним в образе летуна или летуньи. Эти летуны, по их понятию, настолько близки и коротки с сатаной, что всякое злое дело в состоянии сделать.
Перекатясь в полночный час чрез двенадцать ножей, стоящих вверх остриями, они могут быть всяким зверем, скотиной, птицей и даже самим сатаной – и ходить и летать, и делать все, что прикажет им сатана. Например, если вражей силе захотелось, чтоб село сгорело или в нем несколько домов, то бес посылает летуна летать по тем домам, которым нужно сгореть, и пред пожаром крестьяне будто бы видят, как он летал из трубы в трубу, где дома сгорели. Если у кого не уродился хлеб, то хозяин, или шабер, или кто другой будто бы непременно увидит, как по затонам его летал летун и пожалуй еще укажут, вот именно это тот-то. В холерный год, в той семье, в которой особенно больше умирали, уже говорили обыкновенно, что непременно видели летуна на трубе сидящего или слышали в хлеве кричащего.
А был еще и такой факт, по поверью лобазинцев. Однажды мужик ехал зимой ночью с гумна с возом сена, как вдруг летун подлетает в саване с рогами и, сев на воз, зарылся в нём. Мужик, будучи не трус, схватил вилы, да и хотел было его заколоть, но летун ускользнул от вил, и, по словам мужика, полетел по направлению в луга, а потом в село Шулаевку. А так как на этот год, по случаю засухи, действительно не было травы в лугах, то крестьяне и взъелись на этого мужика, «что, дескать, ты сплоховал, не заколол летуна, тем более, что он был чужой, из села Шулаевки, вот теперь и сиди без травы и сена, а если бы заколол, то, глядишь, все мы были бы с травой».
Лобазинские мужики и бабы говорят, что колдуна отгадать весьма нетрудно. По их понятию, если кто слишком задумчив или молчалив, или постоянно нечёсаный – неопрятный, или с некоторою загаданною болтовнею, с серьезным выражением на лице, с угрозами на языке, — тот и колдун. А кто слишком стар, да еще с некоторою уродливостью, как-то – горбат, или кривой, или с повреждением какого-либо члена, о том говорят, что он во время летания или сам ушибся где-нибудь, или его зашибли, когда был в образе зверя, или птицы и т. п. Глубокую же старость его объясняют тем, что и земля Божия его не принимает.
По понятию лобазинцев на их материальное благосостояние имеют как скоропостижно умершие, таки опившиеся. Смерти таких лиц они приписывают, например, малость дождей и бездождие во всем и соединенные с ним несчастия. Вследствие чего таким мертвецам и в могиле не дают покоя. Если уж не совсем вытащат их из могилы и не отправят в дальнейшее озеро, так начнут, как говорят, выливать водой из земли. Так, например, в 1872 году десятками бочек крестьяне выливали воду по ночам в норы сусликов и хорьков, находящиеся на могилках, и в обвалившиеся ямы, думая, что этим способом они избавятся от их появления, а с тем вместе и от бедствий угрожаемых. Уверяют многие, особенно же женщины, что как только тучи доходят до Лобаз, опойцы в это время выходят из могилы во всем белом, размахивают руками по воздуху, и, таким образом, разгоняют тучи, чтобы они не давали дождя. Такая же точно способность приписывается лобазинцами и умершим колдунам. Отсюда вдове, оставшейся в живых, или детям такого умершего, бывает великое горе. Ей постоянно твердят, «что вот де от твоего то мужа нам Бог не дает хлеба, а посмотри-ка, вон в таком-то селе и там-то какой урожай, а мы будем сидеть без хлеба» …
***
Во время эпидемических болезней, например, холеры или падежа скота, и т. п., являются для избавления от них с своей услугой преимущественно девицы, которые на этот раз и опахивают свое село. Опахивание производится в течение трех ночей, а иногда и более.
К вечеру каждой ночи они обыкновенно собираются в назначенную келью. Собравшись, они начинают молиться, каковое моление продолжается до полуночи: с наступлением полуночи собравшиеся отправляются в поход, причем руководит ими всеми одна из знахарок. Распорядок бывает следующий. Две девицы идут впереди со свечами, за ними две или три с иконами, далее пять, или шесть тащат соху, или маленький плуг, которым бороздят землю; за ними несколько певиц, поющих разные молитвы, и идут все таким образом кругом села. Девицы все повязываются белыми платками и притом босиком. На углах улиц и переулков девицы останавливаются для молитвы, причем делают поклоны на восток, запад, север и юг.
В Лобазах есть ворожеи, которые ворожат на бобах и картах, отгадывая будущую судьбину человека. Из них ворожеи, под названием Куканцевы, по понятию народа, будто бы свое дело хорошо знают, так что даже могут отгадывать, где хранятся и клады. Эту Куканчиху знали на десятки верст в окрестных селах, из коих нередко приезжали, чтобы с нею посоветоваться. Лобазинцы же верят, и в отписыванье лихорадки, признают ее в двенадцати разрядах или за 12-ть сестер, по учению бывшего одного отписывальщика, который между тем сам впоследствии захворал, и женщины приходя, спрашивали его, какая из сестер его забрала – восьмая, или девятая; отписывальщик отвечал, да кажется все двенадцать напали на него.
Что касается обычаев на крестинах, свадьбах и похоронах, то они почти все имеют сходство с существующими вообще в приходах Самарской губернии. Из них, как на особенность можно указать то, что, например, на крестильном обеде отцу дают съесть ложку, наполненную хлебом, солью, и другими веществами, и что, во время вкушения, ребенка обыкновенно поднимают вверх, чтобы больше рос. При выносе купели, кума старается с новопросвещённым сесть тотчас на том месте, где стояла купель, и это делается для того чтобы дети жили, если не живут.
При этом уже сама роженица напоминает куме, как поступить. При сватании сваха непременно старается сесть под матицу, и вести речь о сватовстве как можно убедительнее. При этом у лобазинцев есть обычай ходить на сватанье с своей свечей, вином, и это приносится с следующею целью. Когда, например, сватам, к которым пришли, почему-либо кажется нелюб сватаемый, или, когда вообще не хотят почему-либо отдать дочь в указанную, новую семью, то отец и мать не только при этом не принимают пришедших ласково, но даже в укоризну тушат свой свет, а затем прячутся по разным углам. Сват же, не обижаясь на происходившее, тотчас зажигает свою принесённую свечку, потом ищет отца или мать невесты, и нашедши старается упросить выпить вина. Если кто, из них согласится выпить, то это знак добрый, а если откажется наотрез, то тут добра мало. В последнем случае пришедший сват угрожает у них дочь украсть, что у Лобазинцев бывало некогда в обычае. Кража эта производилась или из хоровода, или во время шествия за водою, или рано утром во время гонитьбы скота на водопой. Похищенная привозилась прямо в дом жениха, а из дома – немедля в церковь. Впрочем, иногда крали невест по необходимости, так как не в состоянии были дать большой денежной кладки, которая простиралась до 40 рублей и более.
На свадьбах богатый крестьянин расходует на пирушки от 100 до 150 рублей серебром. По совершении брака, в доме свекор и свекровья встречают новобрачных по обыкновению с хлебом и солью, затем невеста здоровается со всеми, даже и с неодушевленными предметами, как-то: с судной лавкой, печкой, ухватами и прочим, отвешивая каждой вещи по поклону. Во время пира или обеда молодых сажают в передний угол, но некоторые из лобазинцев сажают их во время пиршества гостей на печку и завешивают, из опасения, как бы кто их за столом не испортил.
При соборовании маслом присутствующие прощаются с больным, как уже отходящим в вечность. Если он выздоровеет, то признают, как уже вполовину отпетым покойником и смотрят на него, как на недолговечного, несмотря, что часто он проживает более, чем здоровые.
В последние минуты умирающему дают в руки зажженную восковую свечу, дабы легче его душа могла расстаться с грешным телом, а потом ставят на окны стаканы со святою водой, дабы душа его, по выхождении из тела, измылась от греховностей телесных. Сору в это время — пока мёртвый в избе – не выметают. При выносе из дому гроб стукают в верхний косяк в каждой выходной двери по три раза. Одни говорят, что это делается на прощание с домом, другие объясняют тем, чтобы чрез это в скором времени не повторилось опять смерти в доме, в лице какого-нибудь члена этой семьи.
На поминки, после похорон и в сороковой день, каждая женщина несет с собой, кто каравай хлеба, кто блинов, кто пряки (с начинкой пироги). В родительские субботы и вторник на Фоминой неделе поминают умерших преимущественно женщины. После обеда вереницами идут женщины с девицами и ребятишками на могилки, где, после разного рода причитаний, угощаются прежде сами, а потом угощают и мертвых. Последним кладут на могилки яйца, блины, мед, льют пиво, а кто оставляет даже и деньги на них. Остатки от приносимого раздаются нищим.
Не забывают лобазинцы и старых родителей, в особенности в голодные года. Под старыми обыкновенно подразумеваются давнишние могилки их родных, когда были ещё они хуторянами. На сих могилках нет ныне ни одного креста, и заметны только одни ямы. Во времена засухи и неурожайных годов лобазинцы просят священников отслужить на старых могилках панихиду, при словах: «За то нам Бог не дает дождя, что старые родители на нас прогневались, что мы их забыли».
Во время хождения с молебнами по домам, например, во время храмового праздника и св. Пасхи, под скатерти кладут соль, волоса, а под стол – сена, хомут, шерсть и еще что-нибудь из сбруи. Волосы кладутся в знак здоровья семьи, соль — изобилия хлеба и соли, сено, хомут и сбруя — размножения скота, шерсть — овец. При этом со стола лежащий хлеб, помилуй Бог, если возмёт дьячок или пономарь, как водится в других селах, потому что подобный прием считается у лобазинцев большим оскорблением и нежеланием полной чаши их семейного благосостояния. Хлеб лежит на столе до тех пор, пока не проводят всех посторонних посетителей. На св. Пасху хозяйка первее всего старается оделить яйцами икононосцев, несмотря на то, что священнику иногда ничего не остаётся, и это делает она потому, что они самого Бога носят. Вследствие чего охотников носить иконы на св. Пасху бывает весьма много. Между тем, на храмовой праздник, когда подобным людям ничего не дают, охотников носить, иконы почти ни одного не найдешь.
В селе Лобазах раскол существует с давних времен. Сектантов можно разделить на два разряда, хотя разницы большой между ними нет; первые принадлежат к беглопоповству, вторые именуются никудышными, или, простее сказать, колеблющиеся, потому что, хотя они и считаются православными, но в храм Божий никогда не ходят, молятся двуперстно, а между прочим мирщаются, то есть, не чуждаются православных, с ними пить и есть вместе, что у других раскольников считается грехом. Только в случае крайней нужды, например, смерти, прибегают к православному священнику с раскаянием в своем легковерии.
Беглопоповская секта зашла из села Федоровки, за 40 верст от Лобаз, в числе трех человек, назад тому тридцать лет. Эта секта в продолжении этих лет заразила десятую часть лобазинскаго прихода. Первоначальные сектанты были в своем роде воротилы, как по богатству, так и искательности своей. Были такие примеры, что мужичек подпадал под какую-нибудь безвыходную беду, или нищету, тут-то и являлся непрошеный доброжелатель, богач раскольник, и начинал соблазнять перейти в их веру, обещая избавить его от всех нужд, какие только его тяготеют, а потом взявши с бедняка слово, или от кого-либо одного из семейных, в особенности женского пола, исполнял в точности обещанное. Сначала новорожденный раскольник придерживался их обряда по-видимости только, дабы не вооружить богача-раскольника против себя, а потом, свыкнувшись, незаметно делался совершенным последователем. Есть такие семьи; в которых были по одной раскольнице старухе, и со временем, по влиятельности своей над сыном, как мать, над снохой, как свекровь, переходили один по другому все в раскол.
Быть может кто подумает, что в Лобазах есть какие-нибудь начетчики или знатоки своего дела, как в других раскольничьих селях и научными доводами достигают своей цели?
Вот того-то и нет; все раскольники полуграмотные, между тем успешно пропагандируют. Чтобы доказать правильность своего верования в среде поселян, они везде и всякому обыкновенно говорят: стало быть наша вера хороша, что гражданская власть перестала преследовать нас и молелен наших не разрушают, как в былые годы. Нередко в Лобазы приезжает из Федоровки раскольничий поп, который, по словам самих же раскольников, исправляет у них требы, как-то: крестит младенцев; дает сороковые молитвы, исповедует и если кто помер, то отпевает, и все это делается так скрытно, что при самом тщательном карауле захватить его и предать в руки правосудия оказывается невозможным. Брачиться лобазинские раскольники ездят в Фёдоровку.
Не лишним считаем упомянуть об обычае у мордвов венчаться тихонько, то есть жених крадет себе суженую невесту, на которой без ведома отца и матери невесты венчается, а по окончании сего обряда делается между сватами мировая за вином. Между православными, благодаря старанию настоящего священника Павла Щербакова, этот обычай в Лабазах вывелся, но у раскольников он в силе и бывают случаи, что жених-раскольник увозит православную невесту по предварительному её согласию в Фёдоровку, на которой брачится, а потом уже делается раскольницей. Некоторые живут согласно долго, а другим приходится на долю пожить не более года; в случае маленького раздора в семействе, молодушка без всякого стеснения покидает их раскольничий дом, отправляется к своему православному отцу, что для раскольников считается большим унижением и непрочностью их брака. Бывают и такого рода браки, как было в 1872 году, именно, раскольница-мать, при православном муже, православного своего сына, против его желания, повенчала на девице раскольнице в Фёдоровке.
Много забот и труда местному священнику стоило и стоит вести пастырское слово с этими раскольниками, которые только и говорят: «Наша вера хороша и как наши отцы и деды веровали, так и мы будем веровать». Раскольников в приходе значится по документам мужеского пола 74, женска 91 душ, все из мордвы. В последнее время появилась было секта молоканская, но благодаря Богу, двое из последователей её в короткое время померли, а одна оставшаяся в лице женского пола, хотя и живет теперь в селе, но поклонников в сочувствии её веры не имеет.
Теперь коснемся и грамотности лобазинцев. В 1857 году в Лобазах открыто было казенное училище от палаты государственных имуществ, с жалованием наставнику 109 рублей в год и помощнику его 75 рублей серебром. С открытием училища и до перехода в ведение земства в 1868 году должность наставника проходили приходские священники, а должность помощника один из членов причта, смотря по достоинству его знания и с утверждения от палаты. Лобазинское училище при заведывании духовенством считалось в Бузулукском уезде одно из первых по успехам, откуда немало вышло воспитанников на должность волостного писаря, не считая сельских и других, не занимающих должностей, но хорошо знающих грамоту.
Числовые данные по училищному журналу в шестидесятых годах, при наставниках священниках Константине и настоящем Павле Щербаковых показывают, что число учащихся обоего пола ежегодно доходило до 100 человек и более. Родители-крестьяне, как они сами говорят, с великою охотою посылали тогда своих детей в училище; но с переходом в непосредственное распоряжение земства, вкупе училищного совета, и отнятие у духовных права занять должность наставника с предоставлением права занимать оную из разного сословия, в Лобазах стала резко замечаться холодность в родителях в сочувствии к новым педагогам. Иногда спросишь: «Ты что, баушка, перестала своих внучат-то посылать в школу?» «Да что, батюшка, ныне за учение там? Как ни придут из класса домой, так только и разговору-то у них про лисиц, слонов, да Бог знает еще про чего, а молитвы никакой не знают. Говорят, что учитель только и говорит им про слонов каких-то, прости Господи».
Поэтому родители и не так охотно стали своих детей посылать в училище, а стали находить просвещение в других местах. На этот раз келейницы взяли образование в свои руки, которое у них в течение одной зимы, много двух – оканчивается чтением хорошо псалтири и других церковных книг с присовокуплением необходимых молитв, как-то: «Верую», «Отче наш», «Богородице», десять заповедей, утренние и вечерние молитвы и прочее, — чем родители остаются довольны. В каждой келье можно увидать разного пола и рода по десятку, а иногда и более, учащихся, несмотря на то, что за каждого учащего взимается плата довольно почтенная, например, если до учится до псалтыря, то вознаграждается, в особенности от богатого, десятком пудов, а то и более хлеба, и нескольких аршин холста. Учителям же в Лобазах что-то несчастливится, в продолжении, например, трех лет переменилось трое. Одного, кажется, уволили за постоянное вымогательство у своего питомца добыть то капусты, то картофелю, то пшеницы, а иногда даже коробочку спичек; другого за постоянное стремление сделаться богачом; ради этого он целое лето провел в поиске кладов и довольное количество в лобазинских дачах изрыл земли с подговоренными подобными себе. Грамотных в Лобазах, как гласят духовные росписи за 1872 год мужеска пола 183 душ, женска 42, обоего пола 225 душ.
За последние три года средним числом рождений — мужеска пола 83 души, женска 92 души, браков 45, смертность мужеска пола 63 души, женска 67 душ.
***
О прошедшем своем нравственном состоянии лобазинские крестьяне обыкновенно говорят так: назад тому двадцать с небольшим лет мы не знали, что такое пьянство, воровство, недоверие друг к другу и прочее. Бывало, где пашешь или косишь, хоть верст за десять от села, там и оставляешь, уходя в село на полевую — семена, одежду, сбрую и скотину — в надежде, что у тебя все будет в целости; даже замков у амбаров из нас редкие имели. В обществе была трезвость, согласие, мир и тишина. Чтобы по судам ходить и дела вести бумажным образом, об этом мы не имели и понятия. Заимообразные сделки по хлебу и деньгам не производились под расписки и залоги, а ограничивались взятием одного только честного слова. Почтительность и уважение к начальству соблюдалось строго, тем более к местному духовенству. Священник в глазах крестьян был путеводителем во всех их недоразумениях и при всяком случае крестьянин бежал к священнику для совета.
Теперь, действительно, очень заметны пороки: то пьянство, то воровство и недоверие к другому; а затем, к большому горю, у крестьян развилось в больших размерах и сутяжничество. Каждый, например, воскресный день, вместо того, чтобы отдохнуть от трудов, большая часть толпится около волостного правления – одни идут судиться, другие поглазеть. В каждый разбирательный день доходит до десятка и более кляузных дел, из коих одни преимущественно касаются лобазинцев, а другие — соседнего села Скворцовки. К тому же в селе Лобазах появилась многие из крестьян — своего рода адвокаты, которые сначала подстрекнут ссорящихся, а потом мирят их за вином, находя в сём случае для себя повод к развлечению. Не забывается при этом угощение, конечно, и волостных судей.
Исключение из сего составляет мордва. Мордвин вообще боится суда; редкие из них даже появляются на общественные сходки. Он редко скажет, что вот де, я за свою обиду отомщу другому. В Лобазах существует такая пословица, характеризующая и русских и мордву: «Мордвин прост, русский заноза».
Относительно праздников нельзя не заметить, что мордва проводит их в сравнении с русскими немного иначе. У русского на первом плане всегда вино, у мордвина — домашнее пиво. Храмовой праздник русские проводят в кругу своих родных и знакомых, для чего обыкновенно закупается накануне праздника очень много вина — от четверти ведра до шести и более ведер, смотря по достатку хозяина и количеству гостей. Мордва напротив, заранее варит по нескольку бочек пива, так что дня за три пред праздником, когда причту доводится ходить с молебнами, он с большим трудом должен пробираться в передний угол от множества корчаг с суслом. Если покупает мордва вина, то в сравнении с русскими очень мало; главный напиток составляет пиво. В обычае у них в праздники угощать и знакомого, и незнакомого, при том нередко в продолжение трех дней, каковым обычаем и пользуются многие из соседних сел; приезжая к мордвам как бы к родным, они, без церемонии, пьют и едят у них, как у себя дома.
Некоторые богатые мордвины на этот раз в продолжение праздника расходуют 10 одних баранов, не говоря о гусях, курах, пиве и прочем.
Между давними обычаями и обрядами у лобазинцев замечательно было одно моление праздничное (в роде керемети у чуваш) под названием «бабань каша». Этот праздник совершался однажды в год, преимущественно весной пред посевом хлеба.
Недалеко от села около пруда, где с давних времен и доселе стоит столб, на котором во время совершения своего обряда ставили икону Божией Матери. Накануне общество обыкновенно закупало быка, а женщины к этому времени приготовляли всякого рода пищу, жарили кур, приготовляли яйца, масло, сало, пиво, пшено, хлеб и прочее. С рассветом наступившего праздничного дня к назначенному месту собирался народ. Закланный и приготовленный бык целиком кладен был в огромный котел, в который сверх сего опускалось особенно много пшена, потом яиц, масла и сала. Во время варения избирались две или одна опытная хозяйка — баба, которая могла бы распоряжаться во время празднования, от чего то моление и получило название «бабань каша». Некоторые говорят, что одна из подобных предводительниц баб пред потреблением приготовленного, обращалась с речью к народу, в которой делалось наставление, как съезжая с двора для посева нужно перекреститься; потом, во время езды, по мере возможности не оглядываться, с попом с встречи избегать, в особенности же, когда дорогу хочет перейти; взаймы в этот день никому ничего не давать; приехавши на загон при слезании с телеги стараться прежде правой ногой стать на землю, и так далее.
По окончании речи все начинали молиться, а баба-предводительница, ставши впереди около столба, читала для всех общие молитвы, потом уже садились вокруг столба и принимались за пиршество. Ели все, что только ими припасено, пили и водку, а более всего пиво. Во время же пиршества всякий запасался в отдельную посуду кашей, которая бы служила им полезною вещью пред начатием всякого дела и даже в болезнях. Так при посеве хлеба первоначально кидали на загон каши. Рыбаки пред началом рыболовства тоже кидали кашу в воду. Звероловы и птицеловы кормили ею собак: вообще кто только какими промыслами занимался, тот первее всего брал эту кашу и употреблял её, где и нужно. Мордва и до настоящего времени вспоминает об этом, прекращенном убеждениями покойного священника К. Щербакова, празднике «бабань каши», в особенности же в неурожайные годы, говоря: «Вот, «бабань каши» не стало, и Бог не дает нам хлеба».
Веря в колдунов, лобазинцы подразделяют их на два разряда: на летающих и не летающих. Не летающие по их понятию не настолько вредны, как летающие, потому что первые могут вредить только известным отдельным личностям, но превращаться в какое-либо животное они не могут, да и наука их колдованья произошла не от самого сатаны, а по наследству от отцов и дедов А так как они могут портить одних только женщин, в особенности только при свадьбах, делая их кликушами, то колдуны нелетающие пользуются большим почетом при свадьбах. Летающие же колдуны очень опасны для всего общества, вследствие чего с ними не только не стараются сблизиться или чем им угодить, а всячески избегают сообщения, даже встречи. Если же когда кто по необходимости с ним сошелся, то немедля ограждает себя крестным знамением и в душе перечитает несколько молитв, как бы от самого нечистого, стоящего пред ним в образе летуна или летуньи. Эти летуны, по их понятию, настолько близки и коротки с сатаной, что всякое злое дело в состоянии сделать.
Перекатясь в полночный час чрез двенадцать ножей, стоящих вверх остриями, они могут быть всяким зверем, скотиной, птицей и даже самим сатаной – и ходить и летать, и делать все, что прикажет им сатана. Например, если вражей силе захотелось, чтоб село сгорело или в нем несколько домов, то бес посылает летуна летать по тем домам, которым нужно сгореть, и пред пожаром крестьяне будто бы видят, как он летал из трубы в трубу, где дома сгорели. Если у кого не уродился хлеб, то хозяин, или шабер, или кто другой будто бы непременно увидит, как по затонам его летал летун и пожалуй еще укажут, вот именно это тот-то. В холерный год, в той семье, в которой особенно больше умирали, уже говорили обыкновенно, что непременно видели летуна на трубе сидящего или слышали в хлеве кричащего.
А был еще и такой факт, по поверью лобазинцев. Однажды мужик ехал зимой ночью с гумна с возом сена, как вдруг летун подлетает в саване с рогами и, сев на воз, зарылся в нём. Мужик, будучи не трус, схватил вилы, да и хотел было его заколоть, но летун ускользнул от вил, и, по словам мужика, полетел по направлению в луга, а потом в село Шулаевку. А так как на этот год, по случаю засухи, действительно не было травы в лугах, то крестьяне и взъелись на этого мужика, «что, дескать, ты сплоховал, не заколол летуна, тем более, что он был чужой, из села Шулаевки, вот теперь и сиди без травы и сена, а если бы заколол, то, глядишь, все мы были бы с травой».
Лобазинские мужики и бабы говорят, что колдуна отгадать весьма нетрудно. По их понятию, если кто слишком задумчив или молчалив, или постоянно нечёсаный – неопрятный, или с некоторою загаданною болтовнею, с серьезным выражением на лице, с угрозами на языке, — тот и колдун. А кто слишком стар, да еще с некоторою уродливостью, как-то – горбат, или кривой, или с повреждением какого-либо члена, о том говорят, что он во время летания или сам ушибся где-нибудь, или его зашибли, когда был в образе зверя, или птицы и т. п. Глубокую же старость его объясняют тем, что и земля Божия его не принимает.
По понятию лобазинцев на их материальное благосостояние имеют как скоропостижно умершие, таки опившиеся. Смерти таких лиц они приписывают, например, малость дождей и бездождие во всем и соединенные с ним несчастия. Вследствие чего таким мертвецам и в могиле не дают покоя. Если уж не совсем вытащат их из могилы и не отправят в дальнейшее озеро, так начнут, как говорят, выливать водой из земли. Так, например, в 1872 году десятками бочек крестьяне выливали воду по ночам в норы сусликов и хорьков, находящиеся на могилках, и в обвалившиеся ямы, думая, что этим способом они избавятся от их появления, а с тем вместе и от бедствий угрожаемых. Уверяют многие, особенно же женщины, что как только тучи доходят до Лобаз, опойцы в это время выходят из могилы во всем белом, размахивают руками по воздуху, и, таким образом, разгоняют тучи, чтобы они не давали дождя. Такая же точно способность приписывается лобазинцами и умершим колдунам. Отсюда вдове, оставшейся в живых, или детям такого умершего, бывает великое горе. Ей постоянно твердят, «что вот де от твоего то мужа нам Бог не дает хлеба, а посмотри-ка, вон в таком-то селе и там-то какой урожай, а мы будем сидеть без хлеба» …
***
Во время эпидемических болезней, например, холеры или падежа скота, и т. п., являются для избавления от них с своей услугой преимущественно девицы, которые на этот раз и опахивают свое село. Опахивание производится в течение трех ночей, а иногда и более.
К вечеру каждой ночи они обыкновенно собираются в назначенную келью. Собравшись, они начинают молиться, каковое моление продолжается до полуночи: с наступлением полуночи собравшиеся отправляются в поход, причем руководит ими всеми одна из знахарок. Распорядок бывает следующий. Две девицы идут впереди со свечами, за ними две или три с иконами, далее пять, или шесть тащат соху, или маленький плуг, которым бороздят землю; за ними несколько певиц, поющих разные молитвы, и идут все таким образом кругом села. Девицы все повязываются белыми платками и притом босиком. На углах улиц и переулков девицы останавливаются для молитвы, причем делают поклоны на восток, запад, север и юг.
В Лобазах есть ворожеи, которые ворожат на бобах и картах, отгадывая будущую судьбину человека. Из них ворожеи, под названием Куканцевы, по понятию народа, будто бы свое дело хорошо знают, так что даже могут отгадывать, где хранятся и клады. Эту Куканчиху знали на десятки верст в окрестных селах, из коих нередко приезжали, чтобы с нею посоветоваться. Лобазинцы же верят, и в отписыванье лихорадки, признают ее в двенадцати разрядах или за 12-ть сестер, по учению бывшего одного отписывальщика, который между тем сам впоследствии захворал, и женщины приходя, спрашивали его, какая из сестер его забрала – восьмая, или девятая; отписывальщик отвечал, да кажется все двенадцать напали на него.
Что касается обычаев на крестинах, свадьбах и похоронах, то они почти все имеют сходство с существующими вообще в приходах Самарской губернии. Из них, как на особенность можно указать то, что, например, на крестильном обеде отцу дают съесть ложку, наполненную хлебом, солью, и другими веществами, и что, во время вкушения, ребенка обыкновенно поднимают вверх, чтобы больше рос. При выносе купели, кума старается с новопросвещённым сесть тотчас на том месте, где стояла купель, и это делается для того чтобы дети жили, если не живут.
При этом уже сама роженица напоминает куме, как поступить. При сватании сваха непременно старается сесть под матицу, и вести речь о сватовстве как можно убедительнее. При этом у лобазинцев есть обычай ходить на сватанье с своей свечей, вином, и это приносится с следующею целью. Когда, например, сватам, к которым пришли, почему-либо кажется нелюб сватаемый, или, когда вообще не хотят почему-либо отдать дочь в указанную, новую семью, то отец и мать не только при этом не принимают пришедших ласково, но даже в укоризну тушат свой свет, а затем прячутся по разным углам. Сват же, не обижаясь на происходившее, тотчас зажигает свою принесённую свечку, потом ищет отца или мать невесты, и нашедши старается упросить выпить вина. Если кто, из них согласится выпить, то это знак добрый, а если откажется наотрез, то тут добра мало. В последнем случае пришедший сват угрожает у них дочь украсть, что у Лобазинцев бывало некогда в обычае. Кража эта производилась или из хоровода, или во время шествия за водою, или рано утром во время гонитьбы скота на водопой. Похищенная привозилась прямо в дом жениха, а из дома – немедля в церковь. Впрочем, иногда крали невест по необходимости, так как не в состоянии были дать большой денежной кладки, которая простиралась до 40 рублей и более.
На свадьбах богатый крестьянин расходует на пирушки от 100 до 150 рублей серебром. По совершении брака, в доме свекор и свекровья встречают новобрачных по обыкновению с хлебом и солью, затем невеста здоровается со всеми, даже и с неодушевленными предметами, как-то: с судной лавкой, печкой, ухватами и прочим, отвешивая каждой вещи по поклону. Во время пира или обеда молодых сажают в передний угол, но некоторые из лобазинцев сажают их во время пиршества гостей на печку и завешивают, из опасения, как бы кто их за столом не испортил.
При соборовании маслом присутствующие прощаются с больным, как уже отходящим в вечность. Если он выздоровеет, то признают, как уже вполовину отпетым покойником и смотрят на него, как на недолговечного, несмотря, что часто он проживает более, чем здоровые.
В последние минуты умирающему дают в руки зажженную восковую свечу, дабы легче его душа могла расстаться с грешным телом, а потом ставят на окны стаканы со святою водой, дабы душа его, по выхождении из тела, измылась от греховностей телесных. Сору в это время — пока мёртвый в избе – не выметают. При выносе из дому гроб стукают в верхний косяк в каждой выходной двери по три раза. Одни говорят, что это делается на прощание с домом, другие объясняют тем, чтобы чрез это в скором времени не повторилось опять смерти в доме, в лице какого-нибудь члена этой семьи.
На поминки, после похорон и в сороковой день, каждая женщина несет с собой, кто каравай хлеба, кто блинов, кто пряки (с начинкой пироги). В родительские субботы и вторник на Фоминой неделе поминают умерших преимущественно женщины. После обеда вереницами идут женщины с девицами и ребятишками на могилки, где, после разного рода причитаний, угощаются прежде сами, а потом угощают и мертвых. Последним кладут на могилки яйца, блины, мед, льют пиво, а кто оставляет даже и деньги на них. Остатки от приносимого раздаются нищим.
Не забывают лобазинцы и старых родителей, в особенности в голодные года. Под старыми обыкновенно подразумеваются давнишние могилки их родных, когда были ещё они хуторянами. На сих могилках нет ныне ни одного креста, и заметны только одни ямы. Во времена засухи и неурожайных годов лобазинцы просят священников отслужить на старых могилках панихиду, при словах: «За то нам Бог не дает дождя, что старые родители на нас прогневались, что мы их забыли».
Во время хождения с молебнами по домам, например, во время храмового праздника и св. Пасхи, под скатерти кладут соль, волоса, а под стол – сена, хомут, шерсть и еще что-нибудь из сбруи. Волосы кладутся в знак здоровья семьи, соль — изобилия хлеба и соли, сено, хомут и сбруя — размножения скота, шерсть — овец. При этом со стола лежащий хлеб, помилуй Бог, если возмёт дьячок или пономарь, как водится в других селах, потому что подобный прием считается у лобазинцев большим оскорблением и нежеланием полной чаши их семейного благосостояния. Хлеб лежит на столе до тех пор, пока не проводят всех посторонних посетителей. На св. Пасху хозяйка первее всего старается оделить яйцами икононосцев, несмотря на то, что священнику иногда ничего не остаётся, и это делает она потому, что они самого Бога носят. Вследствие чего охотников носить иконы на св. Пасху бывает весьма много. Между тем, на храмовой праздник, когда подобным людям ничего не дают, охотников носить, иконы почти ни одного не найдешь.
ПРИМЕЧАНИЕ
Историк и этнограф, доктор исторических наук Мария Михайловна Громыко в своей книге «Мир русской деревни» (М., Молодая гвардия, 1991) пишет следующее:
«Келейничество — особый род отхода от мирской жизни без монастыря и пострига, но с соблюдением безбрачия и монашеского подвижничества, приспособленный преимущественно к сельским условиям. Распространено было в большей или меньшей степени по всей территории расселения русских. Крестьянин или крестьянка, стремившиеся к особо строгой в духовном отношении жизни и подтвердившие уже серьезность этого намерения всем своим поведением, обычно встречали сочувственное отношение в семье и общине. Если была возможность, такому человеку строили (или сам он строил) отдельное жилище — келью на своем же дворе, в задней его части, или на краю деревни, у леса, или поближе к церкви. Келью мог построить брат для сестры, взрослые дети для старых отца или матери, родители для сына или дочери и пр. Бывало, что келью возводила сельская община. Часто келейниками становились молодыми, иногда — в старости.
Как правило, деревенские келейники поддерживали связь с монастырями, иногда их келейничество заканчивалось монашеством. В других случаях вокруг кельи одного человека, ставшего в общественном мнении окрестного населения образцом духовного подвижничества, селились желающие вести такой же образ жизни. Возникала духовная община, которая могла через несколько лет получить права монастыря.
С келейничеством связаны были судьбы многих известных подвижников благочестия, вышедших из крестьян. Келейницей была дочь тамбовского крестьянина — будущая игуменья Евгения, основательница Тихвинского монастыря в городе Бузулуке Самарской губернии».
Историк и этнограф, доктор исторических наук Мария Михайловна Громыко в своей книге «Мир русской деревни» (М., Молодая гвардия, 1991) пишет следующее:
«Келейничество — особый род отхода от мирской жизни без монастыря и пострига, но с соблюдением безбрачия и монашеского подвижничества, приспособленный преимущественно к сельским условиям. Распространено было в большей или меньшей степени по всей территории расселения русских. Крестьянин или крестьянка, стремившиеся к особо строгой в духовном отношении жизни и подтвердившие уже серьезность этого намерения всем своим поведением, обычно встречали сочувственное отношение в семье и общине. Если была возможность, такому человеку строили (или сам он строил) отдельное жилище — келью на своем же дворе, в задней его части, или на краю деревни, у леса, или поближе к церкви. Келью мог построить брат для сестры, взрослые дети для старых отца или матери, родители для сына или дочери и пр. Бывало, что келью возводила сельская община. Часто келейниками становились молодыми, иногда — в старости.
Как правило, деревенские келейники поддерживали связь с монастырями, иногда их келейничество заканчивалось монашеством. В других случаях вокруг кельи одного человека, ставшего в общественном мнении окрестного населения образцом духовного подвижничества, селились желающие вести такой же образ жизни. Возникала духовная община, которая могла через несколько лет получить права монастыря.
С келейничеством связаны были судьбы многих известных подвижников благочестия, вышедших из крестьян. Келейницей была дочь тамбовского крестьянина — будущая игуменья Евгения, основательница Тихвинского монастыря в городе Бузулуке Самарской губернии».
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ